Мой знакомый призрак - Майк Кэри

А потом послышалось слабое бульканье. Звук ужасный, передающий невыразимую словами боль и страдания: мол, или прикончи, или верни меня к жизни, только не оставляй в подвешенном состоянии, словно кролика на заборе из колючей проволоки.

Вистл подвел: последнюю жертву придется убить голыми руками.

Я медленно обернулся. Жутко признаваться себе в этом, но обязанность есть обязанность. Я знал: если отступлюсь, вистл станет глухонемым. За ниспосланный небом дар нужно платить; срок платежа — сегодня, место — сейчас.

Скрючившаяся у моих ног жертва подрагивала, словно золотая рыбка на кафельном полу ванной. В гостиной темно и ничего, кроме тех слабых конвульсий, я не видел и не чувствовал. Схватив за плечо, я перевернул несчастного на спину. Мои руки скользнули к дряблому горлу, а он даже не сопротивлялся.

Р-раз — и я пережал трахею, и тут одна за другой загорелись лампы.

— Что, не мог заснуть? — спросила Пен. Она пришла на кухню босая в алом шелковом пеньюаре и отчаянно терла глаза.

Я глотнул кофе. Настоящий, сваренный на плите в принадлежащей Пен турке 1930 года изготовления, черный и крепчайший. Бессонница, естественно, не пройдет, зато руки наверняка дрожать перестанут.

— Ты замечала, как подпрыгивают киногерои в самый жуткий момент кошмарного сна? Подпрыгивают и садятся в кровати, причем спина идеально прямая. Будто у них что-то вроде психической катапульты срабатывает. В нужный режиссеру момент бац! — и проснулись.

Пен налила себе кофе из турки. Там оставалось глоточка три и немного гущи, зато те глоточки самые крепкие и чудодейственные.

— Снова приснилась сестра?

— Нет, на этот раз Рафи, — покачав головой, буркнул я. Пен молча уселась напротив и, увидев, что я допил кофе, протянула свою чашку.

— Тебя никто не винит. Никто не говорит, что ты напортачил.

— Я действительно напортачил.

— Ты пытался ему помочь. Увы, не смог. Наверное, никто бы не смог ничего сделать.

Эх, жаль, что я об этом заговорил! Вообще-то честностью я не страдаю, но рядом с Пен волей-неволей изменишься. Она никогда не лжет, даже во спасение или чтобы не причинить человеку боль. Вот и приходится отвечать любезностью на любезность.

— Возможно, не делать ничего и было наилучшим вариантом, — пробормотал я.

Изгнание нечисти — работа с определенной долей натяжки. Этим занимаешься, потому что способен, а еще потому что, однажды начав, остановиться практически невозможно. Однако рано или поздно появляются профессиональные заболевания. К старости (если удается до нее дожить) изгоняющие нечисть становятся довольно странными. Пекам Штайнер, например, последние годы провел в плавучем доме и отказывался сойти на землю, уверенный, что призраки объявили охоту на людей и в первую очередь на него.

Я вспомнил, каким был Рафи, когда мы с ним познакомились: надменный, элегантный, красивый, эдакий танцор с тысячей восторженных партнерш. А потом в воображении возникла ванна с ледяной водой и глаза Дитко, горящие в темноте так, будто бушующее внутри пламя вот-вот вырвется из-под кожи и сожжет его, оставив лишь горстку черного пепла.

Я ведь и не пытался убедить себя, что четко представляю план спасения. Вовсе нет! Ни с чем подобным раньше я не сталкивался и тут чуть в штаны от страха не наделал. Однако разве мог я просто сидеть и смотреть, как горит друг? Нужно было что-то делать, а у меня хорошо получалось только одно. Достав вистл, я на секунду закрыл глаза и попытался прочувствовать дух, настроиться на его волну. Элементарно: квартирка Рафи насквозь пропиталась аурой незваного гостя. Я поднес вистл к губам и начал играть.

На первых же нотах демон Асмодей зашипел, забурлил, как котел, с которого сняли крышку, и распахнул глаза Рафи куда шире, чем предполагалось природой. Устав от восхождения из преисподней, он вяло потянулся ко мне, ругаясь на неизвестных языках, но подняться из ванны не мог. Я просто отступил к противоположной стене и заиграл громче, чтобы заглушить резкие гортанные звуки, извергавшиеся из губ Дитко.

Тело Рафи конвульсивно вздрагивало, бивший из него пар превратился в клубящийся поток мутного света. Я заиграл громче и быстрее, создавая мелодию, которую видел, слышал и чувствовал самим сердцем. Музыка сотней крошечных скальпелей оперировала окружающую реальность, устраняла смертельную опухоль, а я растворился в ней и, завороженный, по цепи обратной связи до краев наполнялся благодатью, точно так же, как сладкое вино наполняет бокал.

Затем ругань на секунду прекратилась, и извивающееся в ванной существо посмотрело на меня перепуганными, умоляющими глазами Рафи.

— Фикс, пожалуйста! — шептал он. — Пожалуйста, не надо… — Лицо дернулось, и сквозь черты Рафи проступил Асмодей — подобно маслу на поверхности воды. Демон зарычал, сквозь щеки проросли рога, а чернущие глаза забурлили, как змеиные гнезда.

Только тут до меня, идиота, дошла горькая правда: в приятеля вселился вовсе не призрак, а кто-то куда сильнее и ужаснее. Это означало, что в его теле всего один человеческий дух, и я настроен на волну Дитко, а не его безжалостного гостя. Выходит, я изгонял дух Рафи из его собственного тела.

Я чуть не перестал играть, что было бы грубейшей из всех возможных ошибок — мой вистл тут же изгнал бы Дитко. Вместо того я попробовал изменить настройку — отрешиться от заполнившего меня духа Рафи и сосредоточиться на другом.

Я играл всю ночь, а ночь была бесконечной. Существо в ванне ругалось и трепыхалось, плакало и стонало, пьяно смеялось и молило о пощаде. Затем за покрытым изморозью окном забрезжил тусклый, будто усталый свет желтовато-розовой зари — неужели сигнал об окончании военных действий? Существо закрыло глаза и уснуло, а через полсекунды вистл выпал из моих онемевших губ, и я тоже уснул и проспал восемнадцать часов.

Едва проснувшись, я лицом к лицу столкнулся с неприятными последствиями своих действий. Душу Рафи я не уничтожил, но каким-то непостижимым и, увы, неисправимым образом связал ее и демона в неразделимый духовный узел, превратив Рафи и Асмодея в жуткий эктоплазменный аналог сиамских близнецов.

Тогда я и решил: баста! Новую жизнь можно начать не только с первого января, но и с середины лета!.. Собрав все инструменты и принадлежности в большую коробку, я убрал их в гараж Пен. Найду себе другое занятие: есть ведь на свете работа, где сначала показывают антидот и лишь потом дают ключи от шкафчика, где хранятся ядовитые лекарства? Увы, я даже новую жизнь начать не в состоянии…

— Никто не говорил, что вас можно пускать в закрытые помещения, — задумчиво растирая ухо, протянул Фрэнк.

— Но ведь, что пускать нельзя, тоже не говорили, — возразил я.

Добродушно рассмеявшись, здоровенный охранник покачал головой.

— Извините, мистер Кастро, все-таки нет! Читальным залом можете пользоваться на общих правах, равно как и выносить под расписку любой документ из открытого доступа. Но если я пущу вас в закрытое хранилище, а потом окажется, что было нельзя, мне придется искать новую работу! Нет, пусть мистер Пил или мисс Гасконь спустятся и дадут разрешение, тогда с удовольствием проведу, куда хотите.