Дом паука - Пол Боулз

— Нет, его не будет. Ему надо уроки делать. Эти ребята постарше.

Хочет ко мне подольститься, подумал Амар. Он же знает, что мы с Мохтаром ровесники. Однако ему было любопытно, в чем же дело, и уходить он не спешил.

— Мне домой пора, — сказал он, зная, что, если его подозрения справедливы, сейчас пойдут уговоры, дружеские рукопожатия, похлопывания по плечу.

И не ошибся: все именно так и случилось, и скоро они уже медленно брели рядом по нескончаемой темной улице, которая шла под уклон, все ниже и ниже. Амар окончательно укрепился во мнении, что Бенани нужно от него что-то вполне определенное.

Кафе было похоже на все большие уличные кафе в Медине: голое, неуютное помещение с шаткими столиками на ножках разной длины, со стульями, которые угрожали рухнуть, стоит на них присесть. Штукатурка на стенах была покрыта неряшливыми розовыми и голубыми, под мрамор, разводами, во многих местах она потрескалась и обвалилась, обнажив глину.

Всего собралось шесть человек. Они принесли с собой хлеб и маслины и вдобавок заказали баранину на вертеле. Сначала они устроились за столиком рядом с жаровней кауаджи, и снопы искр от горящего угля то и дело падали на них. Когда принесли шашлык котбанне, они пересели в небольшую нишу в дальней части зала, где не было ни столов, ни стульев — только посередине, прямо на полу лежала широкая циновка, остальные были уложены вдоль стен. Ниши как раз хватило на всех: по двое уселось с каждой стороны, а в центре расстелили газету.

Вопрос с позорным призом удалось уладить, пока Амар и Бенани были еще одни. Аллах милостиво распорядился, чтобы Бенани забежал в уборную, стоявшую на склоне холма; пользуясь случаем, Амар размахнулся и зашвырнул куклу на леса строившегося дома, где она и застряла. Бенани явно заметил, что Амар нес что-то, и, выйдя из уборной, несколько раз исподтишка взглянул на руку Амара, которую тот по-прежнему держал за спиной. Но теперь он мог думать что угодно, это не имело значения.

Приятели Бенани действительно оказались на несколько лет старше Амара, всем им было лет по семнадцать. Однако с самого начала они держались с ним как можно обходительнее и явно старались, чтобы он чувствовал себя раскованно; эти усилия не вполне достигали цели, поскольку Амар все равно чувствовал себя не в своей тарелке: их внимание одновременно льстило ему и казалось подозрительным. Бенани сел рядом с ним и постоянно пытался развеселить его шутками, очевидно взяв на себя роль опекуна Амара на этот вечер. Если какое-либо замечание Амара приходилось не по вкусу остальным, он либо задавал Амару вопрос, давая таким образом возможность развить свою мысль, либо сам пояснял его слова. Видно, так уж было суждено, однако эта ситуация повторялась вновь и вновь, и, хотя все участники компании говорили на одном языке и имели в виду одно и то же, казалось, будто они приехали из разных стран.

Разница состояла, в основном, в том незримом, к чему были обращены сердца каждого. Приятели Бенани мечтали о Каире с автономным правительством, армией, газетами и кинематографом, в то время как мечты Амара, устремленные в ту же сторону, простирались дальше Каира, через Бхар-эль-Хамар, к Мекке. Они мыслили такими категориями, как жалобы, протесты, прошения и реформы, в то время как Амар, как любой добрый мусульманин, знающий только догматы своей религии, думал о судьбе и божественной справедливости. Когда произносилось слово «независимость», им виделись взводы мусульманских солдат, марширующих по улицам, где все вывески были выведены арабской вязью, мощные фабрики и заводы, высящиеся по всей стране; Амар же представлял объятые пламенем небеса, крылья ангелов-мстителей и картины полного разрушения. Понемногу Бенани осознал это глубокое несходство и втайне начал отчаиваться. Тем не менее, в этот вечер перед ним вовсе не стояла цель примирить две различные точки зрения — отнюдь нет. Он видел, что его приятели вконец потеряли терпение, проклиная его за то, что он привел в их компанию этого невежественного юнца, этого ненормального, эту тень вчерашнего, уходящего дня: мог бы и сам с ним разобраться. Но Бенани считал, что его долг — руководить встречей так, чтобы все прошло наилучшим образом.

— Эй, Абделькадер! — позвал он. — Принеси-ка нам кока-колы.

Кауаджи подошел к ним с бутылкой.

— Холодная? — повелительным тоном спросил Бенани.

— Ну! Холоднее не бывает! — ответил кауаджи.

Бенани взял бутылку и первым предложил ее Амару.

— Выпей немного.

Когда Амар поднес бутылку к губам, Бенани спросил как бы невзначай:

— Давно в футбол не играл?

Сделав глоток, Амар сказал, что давно.

— А купаться ходил? — не отставал от него Бенани.

— Да, сегодня, — ответил Амар, возвращая ему бутылку.

— Много народу в Сиди Хараземе? — поинтересовался Бенани. Амар сказал, что он был не там. Про себя он решил ни на что больше не обращать внимания и проводить время в свое удовольствие. Остальные разом прекратили разговор и внимательно наблюдали за ними. Нет, подумал Амар, больше он ничего не станет говорить, если только Бенани открыто не попросит его об этом — тогда уж он расскажет всю правду, чтобы его смутить. Не было ничего более досадного, потому что каждый всегда предусмотрительно смешивал ложь с правдой, и игра состояла именно в том, чтобы отличить одно от другого. Считалось само собой разумеющимся, что определенной доле того, что говорил каждый, доверять нельзя. Если он будет говорить чистую правду, подумал Амар, Бенани волей-неволей почувствует себя неловко, потому что привык во всем сомневаться.

Как он и предвидел, случайный разговор быстро превратился в допрос с пристрастием, когда Бенани потерял выдержку, а затем отчасти и самообладание.

— А, так, значит, ты ездил на Айн-Малку?

— Да.

— А потом вернулся?

— Да, — удивленно ответил Амар.

— Стало быть, я тебя как раз и встретил на обратном пути?

— Не совсем. Я успел еще заехать на фахту.

— Но она начинается не раньше восьми, — укоряющим тоном сказал Бенани.

— Не знаю. Я был там недолго.

— Должно быть, задержался на Айн-Малке?

— Не очень. Когда я уезжал, солнце было еще высоко.

Бенани сделал глоток кока-колы и передал бутылку юноше, сидевшему справа. Потом начал было насвистывать какую-то песенку, так, словно эта небольшая интерлюдия могла придать сцене видимость естественности.

— Наверное, остановился подремать на обратном пути? — сказал он, резко оборвав свист.

— Нет, — рассмеялся Амар. — Все присматривал местечко, но так и не нашел. Да еще по ошибке заехал в чей-то сад.

— Вот это опасно. Сейчас французы долго не думают — подстрелят, оглянуться не успеешь.

Если бы он соврал и сказал, что никого не встретил и ничего не видел, все были бы убеждены, что он хочет что-то от них утаить. Главное было не проговориться о том, что он заметил в Мулае Али что-то очень необычное.