Кома - Сергей Анисимов

Николай молчал. Он не был согласен со всем, что говорил старик, но ответить ему было нечем. В первый раз после смерти деда Андрея он назвал Алексея Степаныча дедом вслух.

Алексей Степанович Вдовый, капитан 1-го ранга в отставке, тоже молчал. Он заметил оговорку парня, и она взяла его за сердце так, как не брали слова его собственных внуков и внучки и их соплюшечек: Витеньки, Антона, Кати, Юрки. В стране снова рождаются мальчики. Аскольд был для него своим. Он был похож не только на Андрея, когда тот, зелёный от смертельной, многодневной усталости, кромсал людей в операционной звенящего, раскачивающегося нутра их крейсера. Он был похож на всё их поколение, вынесшее на себе несколько войн: одну за другой, когда траки танковых групп Гота и Гудериана рвали страну, а стук радиометронома отсчитывал ленинградцам минуты жизни между авианалётами. Их проредило страшно, навсегда, оставив по паре парней и неполной дюжине девчонок в каждом классе их школьных выпусков за десяток лет. Но они вытащили страну на себе. Сейчас подходит очередь этих ребят.

– Коля, – ласково сказал ему сказал дед. – Ты на меня не сердись. Я старый параноик. Я верю, что пока не утопят нашу последнюю подлодку, и пока «антитеррористические силы» «в интересах сохранения международной безопасности», и в наших собственных интересах, как нам будут долго и убедительно рассказывать по телевизору… Пока они не возьмут под контроль нашу последнюю ядерную дуру, кто-то на той стороне океана предпочтет не рисковать. Потому что никогда не сможет быть уверен на сто процентов, что в правительстве или в этой самой ракетной шахте не найдётся хотя бы один настоящий русский мужик с яйцами. Вроде тебя.

Николай улыбнулся и положил деду руку на плечо. Тот повторил его жест не потеряв ни секунды, и они так и застыли обнявшись на вогнутом, всклокоченном пледами диване.

«Дед, как мне тебя не хватает…» – сказал в чёрную пустоту перед глазами Николай, которого дед назвал Аскольдом. «Как мы тебя не уберегли?».

Они разогнулись и посмотрели друг на друга: глаза у обоих, слава Богу, были сухими. Николай постарался улыбнуться и соскочил с дивана, придерживая бок рукой и включив выключатель над журнальным столиком. На часах было уже 7.20, давно пора было вставать.

– Давай, парень, – произнёс дед Лёша, тоже вставая и покряхтывая, держась обеими руками за поясницу. – Сейчас моя Наташка проснётся, будет тебя завтраком кормить. Ко скольки тебе?

– К 8.45.

– Успеешь. Но, знаешь что… Эти твои догадки – это ерунда. Дело в чём-то другом.

– За мной ходят, дед, – сказал ему Николай вместо ответа на прямой вопрос. Отвечать было нечего; сейчас, окончательно проснувшись, он думал точно так же.

– В смысле?

– Ходят. Смотрят со стороны. Давят на нервы. В субботу я ехал в метро и чуть не свихнулся от страха, что сейчас что-то случится. А когда меня резали – ничего. Нормально. Сбежал, радовался, а теперь думаю: а если это он – Дашу…

Задержавшийся в проёме двери, пока он одевался, Алексей Степаныч поводил челюстью влево-вправо, будто жевал язык.

– Тогда… Когда тебя резали, подойдя сзади. Ты через правое плечо повернулся?

– Нет.

Николай задумался на минуту, – как оно было.

– Через левое, – не очень уверенно сказал он. – Но это не просто поворот был. Я вот так…

В одних джинсах он прошёлся по комнате и показал.

– Молодец, – без иронии сказал дед, посмотрев. – Меня в своё время в госпитале один наш лётчик научил, что когда подходишь, – то если нужно, чтобы тебя не видели до последней секунды, надо подходить справа. Если человек услышит или почувствует тебя сзади – он, скорее всего, обернётся налево. Но то, как повернулся ты – это выход. Прямо балет.

Они разговаривали уже почти в полный голос. Наталья Евгеньевна прошла по коридору, заглянула в комнату на полуодетого Николая, и ушла в ванную. Зашумела вода.

– Приходи вечером, – приказал дед Лёша. – Я за это время как следует подумаю. В моём возрасте это дело не быстрое. И не бери в голову то, что я тебе сегодня наговорил. Это так, – возрастное. Меня жена второй год пилит, что я старый параноик.

«Угу, а я себя – что молодой» – подумал застёгивающий пуговицы той же рубахи Николай. «Вот такая у нас семейка. Как там, у Ильфа в «Записных книжках»: «Два брата шизофреника, два брата неврастеника»». Он улыбнулся деду, хотя радоваться было нечему, да и шутка была невесёлая. К разуму, своему и чужому, нужно относиться с уважением.

Крепко позавтракав, и выпив две чашки чая одну за другой, Николай с чувством, как только смог, поблагодарил хозяев за гостеприимство. Те смеялись и махали на него руками, раз пять напомнив, что ждут его ещё. Дед Лёша уже успел сказать жене, что им нужно будет вечером ещё поговорить по делу, и она с утра была озадачена закупкой чего-то там для пирогов: не то яиц, не то дрожжей, – вникать Николай не решился, зная, что это ему всё равно не дано. Когда он, наконец, женится (а на такое он всё же мог надеяться, если ему удастся пережить всё это дерьмо), то жена должна будет готовить ему целыми днями. Потому что поесть он любит.

Доведя эту неглубокую мысль до полностью осчастливленной Натальи Евгеньевны, Николай сбежал вниз по лестнице, разглядывая незамеченные им вчера обновления надписей, выцарапанных и выведенных на стенах. «Зенит – Чемпион». «Катька – дура», ниже: «Сам дурак». Стандартные тексты любого не закрывающегося на кодовый замок подъезда Петербурга – культурной столицы России. «Nurr1/Pitx3» – что бы это значило? «Начиная с майора, на похоронах играет оркестр». Ого! Он приостановился: надпись была совсем свежая, сделанная жирным тёмно-синим маркером на стене верхнего лестничного пролёта между вторым и первым этажами. Вряд ли её сделал дед Лёша, и, кстати, надо бы у него спросить, действительно ли это так.

Выйдя на улицу, Николай тщательно огляделся. Ветер гнал по небу рваные сероватые облака, и дождя, вроде, не предвиделось. Впрочем, в Петербурге это не значило ничего – дождь мог начаться здесь круглый год и в любую минуту.

Не слишком, для разнообразия, торопясь, и прикрывая дыру в куртке сумкой, он дошёл до клиники пешком по цепочке проходных дворов и улиц – по Малой Монетной мимо таксопарка, и дальше – мимо «адмиральского» дома на улицу Рентгена. А там уже рядом. На территорию Университета доктор Ляхин прошёл через въезд «скорой помощи» у общежития иностранных студентов. Как сказал он себе – просто потому, что так в этот день было удобнее.

Рабочий день не принёс ни новостей, ни особых неприятностей. Кто бы, впрочем, сопротивлялся. К среде надо было выписывать одну из кардиологических больных – до следующего раза, больные такого профиля обычно возвращаются. Свердлова его решение утвердила, задав несколько несложных вопросов по последним электрокардиограммам и анализам, и ни словом не намекнув на сказанное ей вчера вечером. Откуда это у неё взялось, интерн Ляхин не мог даже предположить – слишком ещё плохо он её знал. На отделение прибыл эксперт из микологического центра Минздрава, он же НИИ медицинской микологии. Эксперт ходил по отделению, разговаривал с врачами. Такую мелочь, как интерны, вниманием он не удостоил, но в коридорах вывесили набранное жирным компьютерным шрифтом объявление о том, что к заключению дня миколог прочтёт в конференц-зале семинар с понравившимся всем замечательным названием «Галактоманнан/Итраконазол/Каспофунгин». В конце концов, даже если больных убивал не какой-то новый комбинированный инвазивный микоз, диабет это всегда фактор риска, и лекция могла оказаться явно полезной.