Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика - Мишель Шнайдер

Вскоре после этого, на одном очень напряженном сеансе, Мэрилин, с расширенными зрачками, словно взгляд ее был устремлен на что-то невидимое или в темноту, сказала легким, почти радостным голосом, как будто рассказывая ребенку сказку:

— Когда я была маленькая, я играла в Алису в Стране Чудес: заглядывала в зеркала и задумывалась, кто я такая. Это действительно я? Кто смотрит на меня из зеркала? Может быть, там кто-то мной притворяется? Я танцевала, строила гримасы, чтобы увидеть, сделает ли девочка за стеклом то же самое. Наверное, все дети увлекаются играми воображения. В зеркале есть волшебство, так же, как в кино. Особенно, когда играешь кого-то, кто сильно отличается от тебя самой. Я, бывало, наряжалась в мамины платья и красилась так же, как мама: подводила глаза, красила губы и щеки. Конечно, я больше похожа была на клоуна, чем на сексуальную женщину. Надо мной смеялась. Я плакала. Когда меня брали в кино, я никак не хотела уходить, меня приходилось буквально стаскивать с места. Я спрашивала: все это правда или один обман? Эти громадные картины там, наверху, на широком экране темного зала — это было счастье, транс. Но экран оставался зеркалом. Зеркалом, которое смотрело на меня? Это правда я — девочка в темноте? Я — гигантская женщина, нарисованная серебряным лучом? Я — отражение?

Внешность — это кожа. Твердая. Холодная. Под внешними образами, которые проецировала Мэрилин, личность ее разрушалась все больше. Когда она уже не знала, кем быть, она искала ответ во взглядах мужчин. Для нее это был обмен: твоими глазами, руками, членом скажи мне, что я существую. Скажи мне, что у меня есть душа, и ты сможешь взять часть моего тела, проникнуть в него через одно из отверстий или поймать его издалека, запечатлев на фотографии.

Однажды, осенним днем, Мэрилин в черном, простом и элегантном костюме снова без предупреждения приехала к Андре де Динсу, потерянному и вновь обретенному любовнику. Она казалась спокойной, даже грустной. И сразу же поцеловала его:

— Андре, сделай мои новые фотографии сегодня вечером. И завтра. Еще и еще. Я переночую у тебя.

Он не согласился на такую сделку и проводил ее домой — она жила по соседству. Квартира выглядела заброшенной — повсюду открытые чемоданы, пустые ящики, оставшиеся от переезда. В углу — два огромных чемодана для морских путешествий. Столами служили ящики — один для приготовления коктейлей с водкой, на другом стояли лампа, портативный проигрыватель, телефон и ваза с желтыми розами. Одна стена была заставлена ящиками из неструганых досок, а сверху на полку были как попало навалены книги. Андре нравилась эта комната, этот разгром, словно перед тайным бегством. Квартира Холли Голайтли, героини Капоте, подумал он.

Мэрилин колебалась. Ей казалось, что она зависла в «нигде». Фотограф смотрел на самую известную и самую обожаемую женщину в мире, забившуюся в грязное кресло в старой обветшалой квартире с затхлым воздухом. Одна. Без всякого понятия, куда ей идти. Он напомнил о ферме в Коннектикуте, которую она купила и где жила с Артуром Миллером.

— Там был твой дом, — сказал он.

Она ответила, что оставила ферму Артуру.

— Ты с ума сошла — подарить единственный дом, который у тебя был в жизни! В жизни нет ничего важнее собственной крыши над головой. Ты как будто нарочно делаешь все, чтобы оказаться на улице. Дурочка! Твое сердце тебя погубит! Что ты сделала со своей жизнью. Норма Джин?

Она посмотрела на него, рассеянно улыбаясь, затем плеснула из полупустой бутылки шампанского в пластмассовый стаканчик. Он задумался, для чего на самом деле она пришла к нему в тот день. Чего она хотела от него такого, чего не могла бы получить в другом месте и от другого человека? Почему она просила сфотографировать ее, когда только что закончила фильм, а журналы и газеты всего мира пестрели ее фотографиями? Может быть, она пришла, чтобы сказать ему: «Возьми меня с собой. Увези меня. Я буду только твоей».

Вдруг зазвонил телефон. Она долго слушала звонок. Потом сняла трубку, ответила тихим, монотонным голосом. Лицо ее погрустнело. Через минуту она вытерла слезы, слушая своего собеседника. Де Дине, не привыкший подслушивать телефонные разговоры, пошел в ванную комнату и, когда вышел оттуда, услышал только, как Мэрилин сказала: «Хорошо. Я выезжаю. Приеду завтра». Она повесила трубку и повернулась к нему:

— Андре, иди к себе, пожалуйста. Я должна вернуться в Нью-Йорк.

Тушь стекала у нее по щекам.

Он вышел, но, не дойдя до дому, обернулся, побежал обратно и ворвался в ее гостиную. Она еще сидела у телефона, на том же месте, и плакала. Его появление, казалось, не удивило ее; она повесила трубку. Он бросился перед ней на колени:

— Возвращайся! Идем ко мне. Сейчас же! Я сниму такие фотографии, которых у тебя еще не было. Норма Джин, умоляю тебя, не уезжай в Нью-Йорк.

— Нет, меня ждут на восточном побережье.

Когда он позвонил ей на следующее утро, Мэрилин уже уехала.

Мэрилин улетела в Нью-Йорк. Там она дважды встретилась с У. Дж. Уэзерби, английским журналистом, с которым она познакомилась в Рено во время съемок в «Неприкаянных». Этим морозным зимним днем они договорились встретиться в баре на Восьмой авеню. Уэзерби думал, что она не придет. Она сама захотела его видеть, но зачем держать слово, данное пустому месту: он не был ни ее родственником, ни другом, ни психоаналитиком. Он ждал час. Она не пришла. Как только он вернулся в свою комнату в общежитии Ассоциации молодых христиан на Тридцать четвертой Восточной лице, зазвонил телефон.

— Извините меня, извините, пожалуйста! Я спала. Я приняла какое-то лекарство. Слишком сильное. Вы меня простите?

Журналист забыл, что посоветовал ей поселиться в доме Уильяма Слоуна.

— Мы еще можем встретиться? — спросила она встревоженно. — Или вы слишком устали?

— Нет, я совсем не устал.

За время знакомства журналиста с Монро — год с лишним — он понял, что Мэрилин, которая так любила показывать себя, на самом деле желала лишь одного — спрятаться. Она обладала уникальной, на его взгляд, способностью появляться, чтобы затем исчезнуть, становиться такой, какой ее хотят видеть, всегда оставляя свою подлинную личность в глубокой тени.

Они встретились через четверть часа. Она выглядела полной жизни и сверкала безукоризненным макияжем. Ему показалось, что она снова играет какую-то роль, скрывая свои истинные чувства. Ему хотелось, чтобы она и правда была в беззаботном настроении, но, возможно, она просто боялась не совладать с собой на людях. В беседе они упомянули Ива Монтана и Симону Синьоре.

— Вот это брак. Он бегает налево, но всегда возвращается. Когда я интересовалась моим мужем, я не любила никого, кроме него.