Фаворит. Боярин - Константин Калбазов

Впрочем, не сказать, что Ивана это расстроило. Он изначально понимал, что на бояр ему рассчитывать не приходится. Он тут для всех чужой. Если поначалу еще способствовал обострению отношений Николая и Елизаветы, то сейчас уже превратился в помеху. Ну и ладно. Ну и не больно-то надо.

— Ты закончил, боярин? — Ничуть не смутившись, из толпы подал голос Иван.

— А тебе мало?

— Да откуда же мне знать, мало, иль много. Я просто спрашиваю. Коли закончил вещать, то с позволения веча, я отвечу на обвинения. Коли нет. Вываливая на мою голову и остальные помои.

— Ты поначалу от этих отмойся.

— А то как решит вече. Ну что, господин Псков, позволите мне ответ держать за всю ту грязь?

— Да чего ты вола за причинное место тянешь. Давай на помост, и разъясни честному люду, как до такой жизни дошел, — подал голос Лука.

Этот кузнец отнесся к Ивану я ярым недоверием с самого начала. Еще когда тот впервые, три года назад, появился на вече. И всем было ведомо, что раньше день станет ночью, чем Лука поддержит выскочку новичка.

И это было правдой. Но только до тех пор, пока Карпов не показал потомственному кузнецу, пусть и без подробностей, на что способны новые домницы. Да не провел его по мастерским, и не разъяснил, что может сделать уделом кузнецов только ремонт, да перековку лошадей.

Оно конечно куда предпочтительнее сковырнуть его. А для того поддержать бояр. Но… Поддержка Карпова сулила выгоду. Займи сторону бояр, в лучшем случае удастся удержаться за старину. Вот только сомнительно, чтобы новичок этот вот так, за здорово живешь уступил боярам. Лука видел, врастал тот в Замлятино качественно, основательно, на века. А потому и был готов поддержать его. Пусть поначалу и выглядело все как раз наоборот.

— Господин Псков, ну что я могу сказать. Лукавит боярин Аршанский. Доход его составляет пятьдесят тысяч. Да уж больно не хочется ему отдавать в подати еще две тысячи рубликов.

При этих словах возмущенный боярин рванулся было вперед, чтобы заткнуть наглеца. Хм. Вообще-то за такое оскорбление и на поединок вызвать не грех.

— Погоди, Никандр Лаврентьевич. Я ить не обвиняю тебя. Так, к слову пришлось. Только чтобы ответить насчет московского серебра.

В ответ на это вече зашумело, и потребовало подробностей. Боярину ничего не оставалось, кроме как осадить. Вообще конечно аргумент насчет невозможности подобных заработков, Аршанскому лучше бы не поминать. Но нужно же было как-то ввернуть руку Москвы.

— Так вот, господин Псков, — продолжил Иван. — Все знают, что кузнец Лука, давно и крепко невзлюбил меня. Он бывал у меня в Замятлино, и видел как там поставлено дело. Спросите его, могу ли я заработать столько серебра?

— Лука, чего молчишь?

— Слово-то через губу выплюни, к тебе ить честной люд обращается.

— Ну чего привязались? — Громко возмутился Лука. — Ну бывал я там, видел тамошние печи. Как не ведаю доподлинно, но железо там выделывают по иному.

— А в подтверждение того, что я не вру, пуская боярин Медведков, коий любовью к Москве не отличается, и ведает податями, велит принести податные книги, и сообщит вечу, сколько податей от меня поступает в казу земли Псковской.

— Ну чего воду мутишь? — Возмутился один из сторонников Новгорода. — Я и так скажу. Точную цифру не упомню, но сорок тысяч точно.

— Сорок тысяч, господин Псков, — громко возгласил Иван. — Пятая деньга от дохода. И знать тот доход у меня есть, коль скоро в казну исправно вношу. С этим разобрались. Что до дружины, то согласно закона любой дворянин имеет право содержать либо боевых холопов, либо дружину, в числе по способности содержания. Но по первому требованию он должен представить своих людей под команду князя, или выступить в поход по его воле, и воле веча. Где я преступил закон?

— По закону все.

— Не преступил.

— Все по чести.

— Да, бог дал мне возможность заработать. Так что же, гневить его за это. Отчего не поставить школы, не пожертвовать на храмы и госпиталь? То дело богоугодное. Московские учителя не нравятся? А скажи-ка Никандр Лаврентьевич, коли я учителей из Литвы пригласил, ты поди не возражал бы?

— Литва нас под себя прогнуть не хочет, — подал голос боярин.

— Это тебе они рассказали, пока ты учился в их коллегиуме и университете? А вот мне мнится, что как раз прогнуть нас под себя они и желают. А еще и веру нашу православную у нас отнять.

При этих словах поднялся такой шум, что несколько минут невозможно было сказать ни слова. Карпов терпеливо ждал. Аршанский и Пятницкий из литовской партии, явно занервничали, что несколько обнадежило Ивана. Наконец, после длительного стояния Карпова с умиротворительно поднятыми руками, гвалт стих.

— Господи Псков, конечно можно сказать, что я вру. Но я готов доказать свою правоту. Пусть здесь и сейчас, боярин Аршанский достанет свой нательный крестик и покажет его честному люду. Коли на нем православный крест, я паду перед ним на колени и буду молить о милости. Да только не будет этого! Потому что боярин наш, католический выкрест!

Последнее Иван буквально выкрикивал, чтобы перекричать толпу. И видя испуг в глазах боярина понял, что угодил в самое сердце. Самый молодой из бояр, во время учебы в Вильно подался уговорам преподавателей настолько, что согласился даже не на униатство, а на принятие католичества. Причем это был не политический шаг. Молодой боярич принял католическое учение всем сердцем.

Ай да Кузьма! Ай да сукин сын! На руках паршивца носить, не то что сестру отдать за его сына. Надо же каков талант у мужика. За какие-то три года, создать довольно разветвленную разведывательную сеть. Причем не только в Пскове, но и за его пределами. Дорого. Но до последнего медяка оправдано.

На глазах Ивана и всего веча, сейчас рушился боярский род Аршанских в пяти поколениях. Нет, никто не станет судить его или отбирать у него имущество. Вовсе нет. Вече просто лишит его боярского звания. Уж это-то в силах вечевиков. А суд… Суд еще будет Позже. Будет знать как приводить на псковскую землю ворога. А пока, хватит и того, что у него сейчас вышибут опору из под ног.

— Амалия, боже, ты меня с ума сведешь. Ну не могу я иначе, понимаешь ты или нет.

— Константин, что значит, не можешь? Ганс же не присоединяется к войску. Так отчего и ты не можешь остаться в стороне? — Возмутилась молодая женщина с немецким акцентом и годовалой дочерью на руках.

Ее пятилетняя сестра держалась за подол матери. Сын, сорванец, шести лет, уже убежал на конюшню, помогать собирать в дорогу отцовского боевого коня. Ну, или путаться под ногами конюха и оруженосца.

— Дорогая, Ганс по сути наемник, и состоит на службе в качестве коменданта пограничной крепости. Его никто и не зовет в поход. Но уверяю тебя. Если бы он получил приказ, то несомненно его выполнил бы.