Пламя изменений - Алексей Олейников

Брэдли оживился.

– Рисуй, – сказал Дьюла. – Не уверен, правда, что дети писаться не будут, глядя на это знамя.

Пусть говорят, решил Лекарь. Он дал знак рулевому, и шхуна тем временем взяла курс в Океан Вероятности.

– Вы сознаете все последствия вашего решения? – спросил Агриппа. – Госпожа Мацуда не одобрила эту операцию.

– Юки Мацуда нам не начальница, – сказал Эдвард. – Мы сами решаем, что нам делать. Здесь собрались все, кто хочет помочь Дженни.

– Кроме меня, – заметил Морриган. – Доберемся до Внешних земель – и я в Англию. Надо спасать цирк, пока его темники не уничтожили.

– Ну, Билла прихватили как приятного собеседника, – развел руками Эдвард.

– Вы знаете, как ее найти, господин Агриппа? – напрямик спросила Эвелина. – Я использовала все, что могла. Гадание на воде, облаках, свинце и воске, живые карты, поиск по фотографии, Дорогу Снов. Ее не найти.

– Видящую окружает облако вероятностей, – сказал Агриппа. – Найти ее сейчас почти невозможно. Мы будем искать ее спутника. Питомца.

– Ласа? – изумилась Эвелина.

– Насколько я понимаю, он всегда находит ее, – пояснил Лекарь. – Непонятно каким образом. Доверимся его чутью. Найдем Ласа – найдем Дженни.

Он предоставил пассажирам самим разбираться с каютами и думать, куда приткнуть грифона, поскольку Снежок категорически отказался лезть в трюм. Брэдли уговаривал его, рассказывал, что запах рыбы и темнота – это совсем не страшно, мы люк оставим открытым и тебе будет светить солнышко, но грифон уперся и возмущенно щелкал клювом.

Агриппа встал на носу. Водяные холмы вставали перед шхуной, нос резал аметистовые волны, и по линиям разреза в воде расходился жемчужный свет.

Что ему делать с этой семеркой во Внешних землях? Они действительно могут помочь в поисках, однако, если найдут поддержку у Магусов Внешних земель, его задача сильно усложнится.

«Все решится там, – подумал Агриппа. – Я должен быть готов нанести один точный удар, если пойму, что другого выхода нет. Но сначала я должен ее увидеть, Видящую во всей ее силе, убедиться, что иное решение невозможно…»

Мэй вышла из сна-медитации. Теперь она не спала, как и все миньоны – мастер говорил, что это слишком опасно, нельзя доверять свое тело подсознанию на многие часы забытья. Пламя надо держать под контролем все время.

Она прошла лишь половину круга медитации, что же ее разбудило? Мэй прислушалась. Все тихо. Теперь здесь очень тихо, туата ходят бесшумно, да их и нет во внутренних покоях дворца – они не любят слишком близко подходить к Вратам Фейри, стоят лагерем за стенами. К тому же и сам Фреймус не очень желал ежедневно лицезреть союзников. Он не доверял первым, и Мэй тоже. Их намерения невозможно прочитать, они похожи на кристаллы кварца в лунном свете – переливаются одним и тем же сиянием все время, постоянные и неизменные. Вечные. От этого спокойствия вечности Мэй охватывала странная ярость – словно туата были чем-то, что противоречило самой ее натуре.

Шум от тренировки големов, кукол и бойцов «Балора» тоже сюда не долетает – они отрабатывают навыки командных операций на дворцовой площади, рядом с усыпальницей Спящего Короля. Здесь только она, Фреймус и Зорич в герметичном саркофаге. Андрей…

Мэй вскочила. Вот что ее разбудило! Тонкое дрожание нити, связывающее ее и Андрея, нити, протянутой во тьме, незаметной для остальных миньонов, ясно различимой лишь ею. Что-то происходит с Андреем, прямо сейчас, его пламя разгорается, волнуется, оттенки его колеблются.

… Мэй Вонг ворвалась на дворцовый склад, испарив двери – они были заперты, а сейчас Мэй ничто не могло остановить. Андрея поместили сюда. Среди бочек с вином, элем и сидром, окороков, подвешенных на крюках, сушеных рыбин размером с небольшую лодку, мешков с зерном, крупами и мукой стоял саркофаг с Зоричем.

Его сюда запихнули как кочан капусты – всегда бесилась Мэй, и теперь это раздражение лишь плеснуло масла в огонь ее ярости.

Массивная крышка сдвинута в сторону, но что происходило с Зоричем, она не видела – обзор перекрывал Альберт Фреймус. В узких черных брюках, безукоризненных темных туфлях и рубашке – Мэй бросились в глаза полосатые подтяжки, на редкость нелепые для повелителя всех темников, – он стоял перед саркофагом раскинув руки, словно пытался обнять огромный шар – больше его самого. Нет – пытался его затолкать обратно, а шар не поддавался. Под рубашкой перекатывались узкие сухие ленты мышц, на шее у Фреймуса проступили жилы, тело было напряжено до кончиков пальцев. Но куда большее напряжение таилось внутри, Мэй видела – раскаленный добела жгут пламени вывивался из рук колдуна и уходил к саркофагу.

Мэй сместилась в сторону, чтобы увидеть больше, и не смогла сдержать болезненный стон – Зорич, что с ним стало, что с ним происходит?!

Одежда его истлела, он стоял обнаженный и прекрасный, как греческая статуя – только тело его было создано не из холодного мрамора, а из пламени – алого, оранжевого, желтого, багрового, синего, зеленого, огнем всех оттенков кипело и струилось все его тело, каждая клетка, каждая молекула. Волосы развевались языками пламени, глаза пылали белым светом.

Раскаленный жгут, исходящий из рук Фреймуса, обвивал его, сковывал, не давая двинуться, сдавливал все туже.

Зорич страдал, безмолвно, но нестерпимо. Мэй потянулась к нему и почувствовала отголосок его боли, но и эха хватило, чтобы она едва устояла на ногах. Поток образов заполнил ее, непонятных, чужих, нечеловеческих, поток чувств затопил сердце – жажда свободы, стремление к вольному танцу, воля к изменению, которого не давал совершить Фреймус. Колдун держал его в узде, смиряя взбунтовавшуюся природу пламени, он подрезал ему крылья, не давая взлететь.

– Мастер…

– Ухо… ди… – просипел Фреймус, косясь безумным глазом – радужки почти нет, один колодец черного зрачка, в который падаешь мгновенно – без звука и ропота. – Ты… мешаешь… Отвлекаешь.

– Ему же больно…

– Уходи! – Вопль Фреймуса, сопровождаемый прямым приказом, отбросил прочь. В дверном проеме она встала намертво, вцепилась руками в дымящийся косяк, сопротивляясь потоку его воли, как удару ураганного ветра. Миньон не может предать хозяина, миньон всецело предан господину – таков был закон, в котором они выковались, пройдя нигредо. Она не могла ослушаться Фреймуса, ноги шли прочь, ногти бороздили дерево, но она велела рукам держать, а ногам стоять. И стояла.

Фреймус шагнул, вминая тело Зорича в ложемент саркофага, генераторы криоустановок не гудели – выли, потоки хладоагента заливали Андрея дымящимся белым одеялом, но его пламя все равно пробивалось, как зарницы дальней грозы на горизонте.

– Ты мой миньон… ты должен подчиниться моей воле…

Чей это голос? Чьи слова приходят по тонкой нити, которая уходит во тьму, натянутая, как ле́са – а на крючке слишком большая рыба, она бродит кругами, и свет ее все ярче. Фреймус, это он!