Училка - Павел Давыденко

– И чо там? Ну, я могу в принципе сходить. Он на месте, Сергей Львович-то? – развязно спросил Тузов. У Турки в груди потихоньку распухал ком, а пульс долбил в затылок.

Они и впрямь не имеют права, не могут они так разговаривать с ней. С учительницей, с девушкой!

– Совсем охренели, – пробормотал Вовка.

– Так мне пойти пригласить завуча? – Вопрос словно бы повис над головами, тускло подсвеченный светом из окон. В воздухе медленно, чинно плыли меловые пылинки.

– Ла-адно. Я пирисяду, эсли уам так хочица, – с нарочным акцентом протянул Рамис. – Мине там панравится? На пэрвой партэ? Оттуда лучше слышна, да?

– И видно, – добавил Тузов. Все трое засмеялись. А вместе с ними – Кася, Вол и примкнувший к ним буквально с этого года Китарь. Раньше он играл в футбол и учился на тройки-четверки. Был немного сумасшедшим – перечил учителям, размахивал кулаками, в общем – типичный «мужик». Его никогда и не трогали из-за силы, Китарь занимался кикбоксингом. Но и конкретно в каких-либо классных «группировках» он не состоял, общался почти со всеми.

Летом Китарь начал выпивать, за курево взялся основательно. И вот с начала года он сидит за последними партами, смеется дурацким наигранным смехом и демонстративно игнорирует старых приятелей.

Разговор шел в параллельной плоскости. На обычном уровне хулиганы дерзили, но существовал и незаметный чужому уху, потаенный смысл.

Турка поерзал на стуле. Его бросило в жар. Рамис встал, собрал нехитрые пожитки в виде пакета с рваными и мятыми тетрадками. Обошел парту, а когда Мария Владимировна отвернулась, растопырил обе пятерни, будто пытаясь схватить учительницу за попу.

Вовка сжал карандаш и крикнул:

– ЭЙ!

Рамис мигом принял вид смиренного агнца.

– Что такое? Проблемы, Вов?

– Сулейманов, ты сядешь, наконец?

Рамис украдкой показал в сторону Вовки кулак и сел рядом с близнецом Водовозовым. Сразу повернулся вполоборота и подмигнул своим дружкам.

– Теперь, когда мы разобрались с некоторыми нюансами, – Мария Владимировна села за стол, – можно, наконец, продолжать. Как вы думаете, по какому пути идет наше общество? Мировое в целом, я имею в виду.

– Гуманизм, – ответила Воскобойникова. – Недопущение войн, лечение болезней, помощь странам третьего мира – по этим параметрам можно сказать…

– Нет, Алина. Ты меня не поняла. Я говорю сейчас именно о нравственном аспекте. Вол! Да прекрати ты хихикать!

– А чо?

– Ничего. Сегодня ведь вызывали твою маму, насколько я знаю…

– А чо-о?

– У тебя пластинку заело? – вскипела Мария Владимировна, а Вол довольно засмеялся:

– Ничего у меня не заело. Может, у вас там что-нибудь и заело, но не у меня.

– Заткнись, Вол! – гаркнул Женя Мнушкин. Он только в этот понедельник вернулся в школу. Обычно он выставлял себя эдаким «успокоителем», хотя сам был не прочь кинуть кого-нибудь прогибом на перемене (или прямо на уроке, если преподаватель отлучился), «пошутить» по-всякому. Боролись они обычно как раз с Рамисом.

– Замолчите оба! Итак, вы считаете, что сейчас общество имеет положительный вектор развития? Верно? Или все-таки идет деградация путем медленного преобразования и подмены ценностей – разрушающая эволюция?

– Что? – спросил Проханов. Но на этот раз никто не смеялся. Все как будто задумались над вопросом. Хотя Турка знал, что это не так. Обществознание как предмет не очень-то уважали. Турка даже подумывал, что может взять его как один из двух «выборных» экзаменов.

Если Мария Владимировна проработает до конца года.

– Попробую объяснить. Открыли тетради, поставили число и записали тему с доски. А я пока начерчу схемку.

Ребята зашевелились, зашуршали страничками. Шариковые ручки едва слышно скрипели во внезапной тишине.

Учительница взяла со стола ежедневник – страницы скрепляла пружина, – вооружилась куском мела и отвернулась к исцарапанной многолетними потугами учеников доске. Когда она прочертила первую стрелку, прямо от заголовка, Турка вспомнил сердечки и пронзающие их стрелки, такие даже он когда-то рисовал на листках, и поглядел туда, где обычно сидела Конова.

Мел тихонечко поскрипывал.

Рамис в это время зашелестел своим кульком – слишком огромным для пары-то тетрадей. И вот теперь он вытащил оттуда тридцатисантиметровую линейку. Не металлическую, гнущуюся, а деревянную.

Тузов в это время зажал кривые зубы ладонью и едва слышно захихикал, будто в конвульсиях забился. Крыщ скалился в открытую, остальные ребята начали потихоньку разговаривать. Так всегда бывает – только учитель выйдет или начнет рисовать на доске, потихоньку возникает гул. Сначала он похож на гул трансформаторной будки, или там пчелиного улья, и постепенно становится близким к реву машин на проспекте.

Учителя, поглощенные записями, могут не обращать внимания на этот гул, а между тем он – отличное прикрытие.

– Давай! – прошипел Тузов, махая рукой как стартовым флажком. Рамис кивнул, облизал губы. Чуть привстал с места и протянул вперед светло-желтую пластину. Сначала никто не замечал, что происходит возле первой парты, но уже спустя мгновение шум чуть подутих.

Многие учителя знают, что это значит. Обычно причиной тишины становится какая-нибудь шуточка или же немое удивление.

Сейчас обе эти составляющие присутствовали в равном количестве.

Рамис вытянул линейку и подвел ее к подолу юбки учительницы. Наверно, не рассчитал и легонько ткнул в бедро Марии Владимировны. Та почувствовала что-то, но, занятая процессом соединения стрелок, линий и кружков, отреагировала вяло: вроде как хотела провести ладонью по юбке, но, наверное, вспомнила, что пальцы выпачканы мелом. Рамис отвел линейку. Он уже не оборачивался назад, видно, полностью сосредоточился на процессе.

Привстал, протянул руку вперед и завел линейку учительнице между ног. И начал медленно приподнимать подол.

Юбка поползла вверх.

Показались стройные ножки в колготках телесного цвета. Мел перестал скрипеть, и тишина напоминала отголоски звонка, уже протрещавшего свое.

Юбка ползла все выше. Вот уже виден задний шов колготок и крохотный треугольник белых трусиков.

Рамис дернул линейку вверх.

Все оттенки громового хохота, визг. Вовка закричал и загремел стулом, вскакивая на ноги. Глаза у Марии Владимировны полезли на лоб. Что-то громыхнуло, лязгнуло. Турка вспомнил где-то услышанную фразу о том, что хорошие девчонки носят именно такие трусики.

Это всем известно. Белые трусики – только для примерных девочек.

Грохот оказался смехом и стуком множества кулаков по крышкам столов. Топали ноги, надсадно ревели глотки. Вова прямо через парту накинулся на Рамиса, и они исчезли между рядами. Турка тоже протиснулся между стульями, но тут же тупая боль возникла в виске и разлилась по волосам и по лицу, застилая обзор.