Магия кошмара - Питер Страуб

Дальше старая леди рассказывает всем, что она видела, и вся деревня впадает в панику. Силы зла освобождены. Что было потом, знаешь? Две тринадцатилетние девочки работают на рисовом поле, они поднимают глаза и видят старуху, которая померла, когда им было по десять лет, — буквально в двух метрах. Волосы у нее седые и свисают неопрятными прядями, а ногти на руках сантиметров по тридцать. Когда-то она была приветливой старушкой, но теперь она не так дружелюбна. Старуха тоже голодна, как все призраки. Девочки начинают пронзительно кричать и плакать, но никто больше не видит призрака, а старуха подходит все ближе и ближе, и они бегут, но одна девочка падает, и старуха прыгает на нее, как кошка. И как ты думаешь, что она делает? Она вытирает свои грязные руки о лицо кричащей девочки, слизывает ее слезы и обслюнявливает пальцы.

На следующую ночь исчезает еще один маленький мальчик. Двое мужчин отправляются искать его позади хижин, там, где уборные, и они видят прямо в яме двух привидений, запихивающих в рот экскременты. Мужчины кидаются назад в деревню, и там оба видят полдюжины привидений вокруг хижины вождя. Среди них один видит сестру, которая умерла во время войны с французами, и двадцатичетырехлетнюю жену, погибшую от тропической лихорадки. Привидения хотят есть. Один мужчина дико кричит, потому что он не только видит свою мертвую жену, которая скорее похожа на вампира, он видит, как она, проходит внутрь хижины вождя, не воспользовавшись дверью.

Эти люди верят в привидений, Андерхилл, они знают, что привидения существуют, но увидеть их можно крайне редко. Вьетконговцы чем-то похожи на психоаналитиков, потому что они не верят в случайности. Каждое событие имеет значение.

Мертвая двадцатичетырехлетняя жена снова выходит из хижины через стену. В ее руках ничего нет, но с них капает что-то красное, и она облизывает пальцы, как голодная кошка.

Первый мужчина стоит на месте, указывая туда пальцем и невнятно бормоча, матери и бабки пропавших мальчиков выходят из своих хижин. Они боятся своих мыслей и боятся привидений. Призраки — часть того, что они знают, даже если большинство жителей никогда не встречались с ними раньше. То, что происходит сейчас в их головах, — нечто новое. Новое, потому что раньше это было скрыто.

Матери и бабки идут к хижине вождя и начинают выть, как собаки. Когда вождь выходит, они прорываются в хижину мимо него и разносят все внутри. Знаешь, что они там находят? Они находят конец Бонг То.

Рэнсом припарковался рядом со штабом нашего батальона пять минут назад, и теперь он улыбался так, будто объяснил все.

— Но что произошло? — спросил я. — Откуда такие сведения?

Он пожал плечами.

— Мы узнали все это на допросе. Когда женщины нашли подземную комнату, они поняли, что вождь насильно принуждал их мальчиков к сексу, а потом убивал их. Они не знали, что он сделал с телами, но знали, что он убил детей. Когда вьетконговцы в очередной раз посетили деревню, жители рассказали все командиру. Вьетконговцы сделали все остальное. Они чувствовали омерзение — Транг предал их, предал все, что должен был олицетворять. Один из вьетконговцев, которых мы схватили, рассказал, что отволок вождя вниз, в подземную комнату, и привязал цепями к столбам, написал имена умерших мальчиков и дочерей Трэнга на стене, а потом... потом они сделали то, что сделали. То, что от него осталось, они скорее всего вынесли, выбросили в выгребную яму. А спустя месяцы мало-помалу, не все сразу, постепенно из деревни уехали все жители. К тому времени они видели призраков постоянно. Видимо, люди переступили какую-то грань.

— Ты думаешь, они на самом деле видели привидения? — спросил я его. — Я имею в виду, неужели это были настоящие привидения?

— Если тебе нужно мнение эксперта, спроси майора Бачелора. Ему есть что рассказать про привидения. — Секунду Рэнсом колебался. — Но если ты спросишь меня, то я скажу — они были настоящие.

Я вылез из джипа и захлопнул дверь.

Рэнсом внимательно посмотрел на меня.

— Заботься о себе как следует.

— Удачи тебе с твоими туземцами.

— Мои туземцы — просто фантастика.

Он переключил передачу, выкрутил руль до предела, чтобы джип описал огромный круг перед штабом батальона, и прежде чем переключиться на вторую скорость, уже несся вперед по дороге.

Две недели спустя Леонарду Хэмнету удалось уговорить лютеранского священника написать о нем письмо Тин Ману, а еще через два дня Хэмнет — уже в чистенькой форме — упаковывал свой вещмешок, готовясь к ночному перелету на базу ВВС в Калифорнии. Там он должен был пересесть на самолет до Мемфиса, а оттуда до Лукаут Маунтин армия наняла ему шестиместный вездеход.

Когда я зашел в палатку к Хэмнету, он застегивал на замок свою сумку в полной тишине, которую ему любезно предоставили. Хэмнет не хотел разговаривать о том, куда он едет и зачем он туда едет, и вместо того чтобы ответить на мой вопрос о пересадках, просто открыл молнию на боковом кармане и вручил мне толстую стопку авиабилетов.

Я просмотрел их и вернул назад.

— Тяжелое путешествие, — заметил я.

— С этого момента теперь все легко, — сказал Хэмнет.

Он казался спокойным и сосредоточенным, когда закрывал молнию на кармане с бесценными билетами. К этому времени письмо его жены уже превратилось в тряпку, склеенную скотчем. Я легко представил его читающим и перечитывающим письмо в тысячный или двухтысячный раз во время долгого полета над Тихим океаном.

— Им нужна твоя помощь, — сказал я. — Я рад, что они ее получат.

— Это верно.

Хэмнет ждал, что я наконец оставлю его в покое.

Сумка его казалась очень тяжелой, и я спросил о продолжительности отпуска. Хэмнет уже собрался снова достать билеты из сумки вместо того, чтобы просто ответить, но он заставил себя произнести:

— Мне дали семь дней. Плюс время на дорогу.

— Хорошо, — сказал я бездумно, нам больше не о чем было говорить, и мы оба знали это.

Хэмнет поднял сумку с койки и повернулся к двери без обычных прощаний и объятий. Кто-то еще окликнул его, но он, казалось, ничего не слышал, кроме собственных мыслей. Я вышел с ним наружу и остановился рядом на самом солнцепеке. На Хэмнете был галстук, а туфли он начистил до блеска. Пот уже пробивался через его плотную рубашку цвета хаки. Он избегал моего взгляда. Через минуту перед нами нарисовался джип. Лютеранский священник превзошел сам себя.

— До свидания, Леонард, — сказал я.

Хэмнет закинул свою сумку на заднее сиденье и уселся в джип. Он сидел прямо, как статуя. Рядовой, водитель джипа, сказал что-то Хэмнету, когда они отъехали, но тот не ответил. Готов поклясться, он не сказал ни слова ни стюардессам, ни водителям, ни носильщикам, никому вообще из тех, кто стал свидетелем его долгого путешествия домой.

В тот день, когда Леонард Хэмнет должен был вернуться, лейтенант Джойс вызвал Майкла Пула и меня в штаб, чтобы рассказать, что произошло в Теннеси. В руках он держал пачку бумаг и был зол и озадачен. Хэмнет не вернется во взвод. Было даже смешно. Хотя, конечно, смешного мало. Все оказалось просто ужасно — случилось так, как случилось. Кто-то должен быть обвинен. Были приняты безответственные решения, и нам всем повезет, если не будет расследования. Мы были ближе всех к этому человеку, разве мы не предвидели, что может произойти? Если нет, то какое нам тогда оправдание?