Все небеса Земли - Алексей Евтушенко

Теперь он увидел две голые ноги, а в следующую секунду их обладательницу. Это была Ирина. Со спущенным и снятым с одной ноги комбинезоном, только в свободном толстом зелёном свитере и узких чёрных трусах, она стояла возле перевёрнутой лодки спиной к Мигелю. Правая нога поставлена на лодку, в руках – самоклеящийся бинт. Этим бинтом, не торопясь, девушка перевязывала себе голень чуть ниже колена.

Очень эротично. Даже голова перестала болеть. Ну, почти.

– Хватит пялиться на мой зад, извращенец, – не оборачиваясь, сказала Ирина, – лучше другу своему помоги.

– Извращенец – это если бы я не пялился, – Мигель сел, ощупал себя. – Ты умеешь видеть спиной?

– Как любая женщина.

Вроде цел. Дотронулся до головы в том месте, где болело сильнее всего. Шишка чуть выше темени, и волосы слиплись от крови. Вот в этой шишке и ране боль и пульсирует. Не сказать, что очень уж сильно, но неприятно.

Он поднёс пальцы к глазам. Да, кровь уже свернулась. Почти.

Вытер руку о комбез, не удержался и ещё раз посмотрел на ноги Ирины.

Ох…

Поднялся, опираясь руками о гальку. Огляделся. Мир вокруг слегка покачивался. Ага, значит, сотрясение всё-таки есть. Ладно, разберёмся.

Жуткий ледяной ветер сарма пропал, как не было. Сквозь широкие синие прорехи в разбегающихся тучах светило яркое весеннее солнце. Утихли волны, и только мощный байкальский прибой, словно ненасытный зверь, кипел и ревел на прибрежной гальке. На гальке, до которой было метров сорок, а то и все пятьдесят. Однако.

Мигель повернулся спиной к прибою и увидел Конвея. Мокрый друг-блюзмен лежал на траве лицом вниз и не шевелился.

– Э! – воскликнул Мигель и шагнул вперёд. – Что с ним?

– Живой – если ты об этом, – Ирина закончила с ногой, натянула комбинезон и теперь застёгивалась. – Но без сознания. Я не стала его трогать, вдруг что серьёзное?

Мигель присел рядом с О’Доэрти, ощупал аккуратно. Руки-ноги были мягкие, тёплые, крови не видно. Он перешёл в форс-режим, осторожно перевернул друга на спину, положил ему руку на грудь, прислушался. Конвей дышал редко и тихо, таким же было и сердцебиение. Теперь Мигель увидел, что лоб у блюзмена рассечён наискось от левой брови и вверх, и кровь уже запеклась.

– Говорила мама, не забывай шлем, сынок, – пробормотал он.

– Что? – Ирина подошла, хромая, встала рядом.

– Ничего, так. Всё нормально, полежит и встанет.

– Что значит полежит? Он же без сознания!

– Вот и ладно, организм в режим самовосстановления перешёл, мешать не нужно.

– И долго он будет… самовосстанавливаться?

– Минут десять-пятнадцать, думаю. Мне, кстати, тоже надо спокойно посидеть чуток. А то голова что-то не очень.

– Ну, посиди, – неуверенно произнесла Ирина. – Кстати, Георга я за дровами отправила. Надо костёр развести, обсушиться и вообще. Лодке-то кранты.

Только сейчас Мигель обратил внимание, что прочный углеритовый корпус лодки непоправимо разломан. Он проследил глазами от прибоя до места, где валялся разбитый корпус их плавсредства.

Ага, значит, цунами вынесло нас на берег и грохнуло об этот самый валун, возле которого лежит Конвей, сообразил он. Хорошо грохнуло, от всей души. Если даже углерит не выдержал… Матрёшка в стакане! Да мы везунчики, что живы остались! Ладно, всё потом. Сначала организм.

– Что у тебя с ногой?

– Ерунда, до свадьбы заживёт. Разбила о камень. Вы – головы, я – ногу.

Отошёл чуть в сторону, лёг на траву лицом в небо. Усилил форс-режим, сосредоточился на шишке и ране. Боль почти зримо утекала из головы в землю Ольхона. Мигель чувствовал, как затягивается рана и рассасывается шишка вместе с кровоподтёком. Там, где раньше жила и пульсировала боль, теперь лишь слегка чесалось. Он поднял руку, почесал. Всё в порядке.

Встал, подошёл к Ирине. Взял за плечи, чуть надавил.

– Садись.

Она покорно села на лодку.

– Снимай комбинезон.

– Эй, я ещё не сказала «да»!

– Тьфу ты, я не в этом смысле!

– Не разочаровывай меня.

– Ириш, серьёзно, ногу покажи.

– Как ты меня назвал?

– Ириша. А что?

– Мне нравится. Продолжай.

Комбинезон она всё-таки сняла и ногу показала. Рана и впрямь оказалась неглубокой, но болезненной, поскольку была сильно, чуть не до трещины в кости, ушиблена голень.

– Расслабься и не шевелись, – попросил Мигель и накрыл повреждённое место двумя ладонями.

– Продолжайте, доктор, – промурлыкала Ирина. – Пациентка не возражает.

Он зарастил ей рану и рассосал ушиб ровно к тому моменту, когда пришёл в себя Конвей и с большой охапкой валежника из леса вернулся Георг Пятый.

– Вот так, да? – сварливо осведомился блюзмен. – Стоит вырубиться на пять минут, как они уже занятие нашли. Поздравляю!

– Пошляк, – сказал Мигель. – Это не то, что ты думаешь.

– Да пусть завидует, – сказала Ирина, опять натягивая комбинезон. – Пока моя сестра не прилетела. Ха-ха.

– Какая сестра? – заинтересованно спросил Конвей. – Та самая, о которой ты рассказывала? А почему она должна прилететь?

– Потому что я её позвала.

Георг Пятый с шумом свалил валежник на траву.

– Не знаю, насколько это важно, – сообщил он, – но я видел в лесу людей. Вооруженных. Они направляются сюда. С юго-запада.

– Далеко до них? – спросила Ирина.

– Километр, – ответил робот. – Максимум.

– Значит, у нас десять минут форы, – сказал Мигель. – Погоди, как это – позвала? С помощью чего? Мы же специально не брали никакие средства связи, чтобы не засветиться.

– Телепатически, – пояснила Ирина и постучала по темени согнутым указательным пальцем. – Сёстры-близнецы это умеют. И не только они. У нас в деревне каждый четвёртый телепат. В той или иной степени.

– Офигеть, – произнёс Конвей, оглянулся на лесную опушку, что виднелась в сотне метров за его спиной, потом посмотрел вокруг себя. – Так. А карабин я что, утопил?

– Видимо, так, – сказала Ирина, взяла свой, который был прислонён к лодке, и забросила его за плечо. – Пошли. Не убежим, так хоть согреемся.

Георг Пятый подошёл к лодке, достал откуда-то из проломленного днища карабин, протянул Конвею.

– Ваш карабин. Я подобрал со дна, когда выходил на берег.

– Чистое золото, а не робот, – сказал О’Доэрти. – Спасибо.

– И всего-то четыре и три десятых грамма во мне этого металла, – сообщил Георг Пятый. – Зато самой высшей пробы.