Дневник его любовницы, или Дети лета - Карина Тихонова

— Майку придется распороть, — сказал Егор виновато. — Прости. Сплошные убытки от меня.

Я махнул рукой. Достал ножницы и аккуратно разрезал плечевой шов с левой стороны. Вдвоем нам удалось содрать с Егора майку примерно так же, как змея сдирает с себя старую мертвую кожу.

— Надел-то ты ее как? — поразился я.

— Не знаю, — ответил Егор. — С утра вроде не очень больно было. А сейчас…

Он потер плечо и не договорил. Я вывернул фуфайку налицо и рассмотрел ее. Ну и грязь!

— Грязная, — повторил я вслух брезгливо.

— Это хорошо, — ответил Егор. — Она и должна быть грязной. Только рукав опять придется распороть. Я не смогу поднять руку.

Я, не говоря ни слова, проехался ножницами по всему шву, идущему от плеча до запястья. С огромным трудом натянул фуфайку на Егора и отступил на шаг, довольный собой. Странно, но в этом ужасающем прикиде гость смотрелся на редкость органично. «Ему бы еще косынку на голову и серьгу в ухо», — шепнул внутренний голос. Писательский, так сказать. Да. Некрасив, но чертовски хорош. И так бывает.

— Брюки я сам надену, а ты пока иголку с ниткой принеси, — велел Егор.

— Ах, да! — спохватился я.

Сбегал в Олину комнату и принес оттуда всю ее рабочую корзинку. Нашел среди многочисленных тряпочек, мотков шерсти, пуговиц и прочей дребедени набор иголок. Оторвал от катушки длинную белую нитку и продел ее в ушко.

— Стой смирно, — велел я Егору. Тот послушно замер на месте.

— Я не специалист! — предупредил я.

— Главное, чтобы держалось крепко, — ответил Егор. — Если шов разойдется на глазах у изумленной публики, нам будет кисло. Ты постарайся.

И я постарался. Не удовлетворившись одним грубо наложенным швом, я достал из корзины катушку с самой прочной нитью и проделал всю процедуру еще раз. На всякий случай.

— Вот так, — сказал я, подергав шов. — Теперь надежно.

— Хорошо, — ответил Егор нетерпеливо. — Буди Глеба, я хочу, чтобы мы сверили план действий.

В этот момент он оборвал себя и приложил палец к губам. Тоненький мальчишеский голос выкликал, приближаясь:

— Рыба! Свежая рыба!

— Пора, — сказал Егор и посмотрел на меня.

Открылась дверь спальни, на пороге возник бледный и серьезный Глеб.

— Слышите? — спросил он.

— Слышим, — ответил я.

Егор повернулся к нам и велел:

— Сядем на дорожку.

Я приспел на край кровати, рядом плюхнулся Глеб. Егор сел напротив нас, в единственное кресло, стоявшее возле окна.

— Значит, так, — привычно принялся он руководить. — Едем в машине Антона.

Глеб вяло возразил:

— Лучше в моей! Сам же говорил…

— Нет, — перебил Егор. — Лучше в «ниве». У Антона в подвале остались куски половой обивки.

— Остались, — подтвердил я.

Пол моей старенькой машинки был покрыт ковролином. Может это признак старости, но я ужасно теплолюбив и не люблю резину под ногами.

— Вот этими остатками ты меня и прикроешь, — спокойно сказал Егор. — Я лягу между передними и задними креслами, сверху постелешь ковролин. Постараюсь не шевелиться, чтобы он не сбился. Если наши друзья не станут особо приглядываться, возможно, все обойдется. На пляже они, кажется, машины не обыскивают.

— На пляже не видел, — подтвердил Глеб. — Только на трассе.

— Вот и хорошо. Значит, Антон прикроет меня ковролином. Заднюю дверь приоткроешь только тогда, когда к машине подойдет рыбак моего роста.

— А когда он подойдет? — спросил я. Меня начало заметно потряхивать от страха, перемешанного с возбуждением.

— Он сам выберет нужный момент, — ответил Егор. — Положи на заднее сиденье пару пакетов, достань их, когда подойдет рыбак. Ну, а дальше по обстановке. Да, еще! Подними дверцу багажника сразу, как только приедешь на пляж. Лучше не дожидаться, пока наши друзья решат тебя проинспектировать. Открой так, чтобы содержимое было на виду.

— Понял, — ответил я.

— Если что-то пойдет не так…

Егор обвел нас холодным взглядом и жестко велел:

— Ложитесь! За колеса, куда угодно! Я вам помочь уже не смогу. Ясно?

— У меня есть охотничье ружье, — сказал я деловито. — Прихватим?

Егор обнажил белоснежные зубы в бесшумном смехе. Пират. И смех у него пиратский.

— Твое ружье там не понадобится, — ответил он, отсмеявшись. — Своего оружия полно будет. Так что, главное — не делать глупостей.

Он еще раз обвел взглядом наши бледные физиономии. Укоризненно наклонил голову к плечу и велел:

— Кураж, ребята! Выше нос! Проскочим!

Егор встал с кресла и деловито подвел итог:

— После того, как я залезу в лодку, сразу уходите…

Он остановился, дотронулся до раненого плеча и чуть заметно сморщился. Я понял, о чем он думает.

— Может, примешь какое-нибудь обезболивающее? — спросил я с сочувствием. С такой раной только по лодкам лазить.

— Можно сделать укол, — оживился Глеб. — Вообще руку перестанешь чувствовать!

— Нет, — отказался Егор сурово. — Я должен действовать двумя руками одинаково. Никаких уколов.

Глеб подумал и кивнул.

— Антон, пошли вниз, — сказал Егор и вышел из комнаты.

— Я его прикрою ковролином, а ты нейтрализуй хроников, — велел я. — Пусть сидят на даче и не высовывают нос. Скажи им.

— Ага, — ответил Глеб и моментально испарился.

Я вздохнул и оглядел комнату так, словно видел ее в последний раз. Впрочем, возможно, так оно и было.

Егор ждал меня в подвале.

— Подкати машину поближе к дверям, — велел он. — Нечего светиться посреди двора.

Я безропотно направился к своей «ниве», по дороге отметив краем глаза, что Глеб что-то усиленно внушает хроникам, загоравшим возле гаража. Хроники тоскливо внимали куратору, вид у них был кислый. «Мне бы ваши заботы», — подумал я невольно. Сел в машину, подогнал ее к открытой двери подвала. Егор юркнул в заднюю дверь с неожиданной ловкостью для такого огромного тела. Аккуратно опустился на пол лицом вниз, поджал длинные ноги.

— Помещаюсь? — глухо донеслось до меня.

— Помещаешься, — ответил я. — Похож на мусульманина во время молитвы. Ты устройся поудобней, тебе шевелиться нельзя.

— Мне удобно, — ответил он полуприглушенным голосом. — Неси ковролин.

Я сбегал в гараж, принес к машине ящик с остатками ковровых полос. Положил на спинку скрючившегося Егора шерстяную дорожку. Прищурился, отступил назад и критически осмотрел эскиз. А что… Ничего! Пол и оставшиеся куски ткани, разложенные поверх человеческого тела, сливались в единый серый цвет. Стекло в машине пыльное, немытое, если не приглядываться, то можно подумать, что на полу только серая обивка, и ничего больше. Я закрыл Егора вторым куском обивки и отступил назад.