Диверсант - Юрий Корчевский

— Есть, товарищ сержант.

Сначала пригибаясь, перебежками, а дальше уже во весь рост и ничего не опасаясь, Саша направился к перелеску, к палатке ротного. Но едва он успел сделать первый шаг под кроны деревьев, как услышал сзади гул моторов. Неужели немцы снова в атаку пошли? Но звук моторов шёл сверху. Бомбардировщики!

Они зашли на позиции взвода с севера. Пикируя с высоты, сбросили бомбы, поднялись — и снова в пике.

Позиции закрыли клубы пыли, поднятые взрывами. Там же всего трое солдат, новобранцев! Против них — шесть «Юнкерсов-87», силища, и шансов устоять у трёх мальчишек — никаких! А ему бежать сейчас к своим бойцам, значит — погибнуть бесславно.

Саша стоял под деревьями и, стиснув зубы, смотрел, как бомбардировщики стирают в пыль позиции взвода. «Пока бомбят, атаки точно не будет, — решил Саша. — А бойцам я сейчас ничем помочь не могу. Надо к командиру роты за помощью».

Саша бегом направился к месту, где располагалась брезентовая палатка. Но что это? Место то же — он его узнал. Вот тут он стоял голый, а тут была палатка. А сейчас одни воронки от снарядов. Убитые бойцы есть, правда — немного. И в живых — никого. Где командир?

Саша пробежал по расположению подразделения. Вот разбитая полевая кухня, о ней подносчики пищи ещё вчера говорили. А где же рота? Ушли, бросив их? Или погибли? Саша понял, что помощи он здесь точно не получит. Надо возвращаться к своему взводу. Смешно — какому там «взводу»! Трое новобранцев и он — вот и весь взвод. И никакую атаку они уже не выдержат. Надо уходить. Вернуться на позицию, забрать бойцов и уводить их. Вон, громыхает на востоке, километров семь-десять отсюда. Вот туда, на звук пушечной канонады и выходить надо.

Решив так, Саша рысцой побежал к взводу. Бомбардировщики уже улетели, но, выбежав из-за деревьев, Саша не узнал позиции взвода. Всё перепахано, везде воронки — прямо лунный пейзаж.

Не пригибаясь, он добежал до окопов.

— Эй, бойцы!

Его отчаянный зов повис в тишине.

— Славяне, есть кто живой?

Александр пробежал по линии окопов. Ни одного целого, сплошь воронки. Даже трупов нет — куски тел, изрешеченные каски, чья-то оторванная нога в сапоге. Сашу чуть не стошнило. Он же совсем недавно говорил с бойцами, и они были живы!

От осознания гибели бойцов и потери взвода хотелось материться, стрелять во врага. Ведь молодые же все ребята были, им бы жить да жить. Ничего они сделать не успели — ни выучиться, ни поработать, ни познать радость любви, ни детишками обзавестись… Детство, школа и сразу — война. И на войне как на войне — винтовка, неполный подсумок патронов, скудная еда, неустроенный быт. Чего хорошего они в жизни успели увидеть?

В душе бушевала ненависть, ненависть и горечь от потерь. Злоба на немцев душила Сашу, хотелось выть волком.

Вдали снова послышались звуки работающих моторов. Немцы после бомбового удара по нашим позициям собирались в атаку. Только они не знали, что противостоять им было уже некому.

Саша бешено озирался по сторонам в поисках целого оружия. Был бы хоть пулемёт с патронами! Нельзя же всерьёз рассматривать автомат с револьвером как средство отражения атаки. К тому же он остался один. Надо уходить, пока не поздно.

Саша вернулся в перелесок, на место разбитой роты. И это называется — «перешёл линию фронта и повоевал в составе регулярных частей Красной Армии»? Неполные трое суток длилась его служба взводным. Вот дубина! Надо же было у ротного узнать, где фронт проходит. Хотя нет, он как раз на фронте и был. Где теперь наши части? Снова придётся пробираться по немецким тылам, выходя к своим.

Правда, есть ещё два варианта: сдаться в плен или прилепиться к какой-нибудь бабёнке в примаки. Но оба варианта — не для него. Лучше погибнуть в бою с врагом, как нормальному мужику, чем позор плена или женская юбка. Плен может оправдать только одно — если ранен или контужен и находишься без сознания. И не для того судьба дала ему шанс проявить себя в другом времени, явно испытывая его характер, чтобы он сдался в плен или позволил себе отсиживаться под женской юбкой. И ещё одно знамение ему было: рядом с ним гибли люди, а он остался жив. Видно — это знак свыше.

Саша зашагал на восток, туда, где громыхал фронт. Раз стреляют, значит — держатся.

Километра через два он натолкнулся на поле боя: полуразрушенные траншеи, в окопах — трупы. Трупы везде: на самом поле — немецкие, в окопах и траншеях — наши. Сколько же здесь народу полегло?

Саша нагнулся и достал из кармана убитого лейтенанта документы. Открыл командирскую книжку. Так это же сорок четвёртый стрелковый полк, его полк, где он успел провоевать всего три дня! Вот почему подкрепления не было. Полегли все.

Недалеко валялась перевёрнутая «сорокапятка», на поле боя застыли сгоревшие бронетранспортёры и танк. Видно — жарким был бой. Немцы любой ценой пытались прорваться, наши — удержать позиции.

Саша сначала хотел обойти поле боя, поле смерти. А затем решил воспользоваться ситуацией. Он стянул с убитого молодого немца сапоги, примерил их. В самый раз. Сначала мысль мелькнула — не мародёрствует ли он? Потом решил — нет. Идти далеко, в сапогах удобнее — речку ли перейти вброд или по грязи. В плохой или неудобной обувке человек не ходок, в Красной Армии сапоги были только у командного состава. Солдаты ходили в неудобных ботинках с обмотками, которые часто разматывались в самый неподходящий момент и мешали идти.

У немцев сапоги носила вся армия. И сапоги были удобными — с подковками, на рубчатой подошве, с широкими голенищами, за которыми немцы носили запасные магазины. Практичные сапоги. И Саша уже имел возможность в них походить.

С этого же немца Саша снял штык с ножнами, подвесил на ремень, у другого вытащил из подсумка магазины к автомату. Один сунул в пустое гнездо своего подсумка, по одному — в голенища сапог. Теперь ещё харчами разжиться, и совсем неплохо было бы.

Но вот с едой вышла промашка. У наших еды не было — как и у его взвода, а немцы шли в атаку без ранцев, налегке. А времени — четырнадцать часов, кушать хочется.

Саша уже уходил с поля боя, как взгляд его упал на гранату «Ф-1», висевшую на поясе у убитого красноармейца. «Возьму, — решил он, — здорово меня граната тогда, с бронетранспортёром, выручила». Небольшая, относительно лёгкая — это не противотанковая «РПГ-40» 1200 граммов весом. Такую ни в один карман не затолкаешь.

Всё, надо уходить. Немцы — народ аккуратный, педантичный. На поле боя быстро появятся сначала трофейные команды, которые соберут оружие и свою, немецкую, а также нашу амуницию. Одновременно с ними — похоронные команды из нестроевых солдат. У них дома этот печальный момент отработан. Своих погибших они поместят в плотные брезентовые мешки и захоронят. Всё, как положено — могила, крест деревянный с табличкой и каска на нём. Наших же павших или оставят на поле боя, или, в лучшем случае, побросают в одну общую яму и бульдозером сверху присыпят землёй.

И часа не прошагал Саша, как вышел к дороге. Конечно, не шоссе асфальтированное, укатанная гравийка. Он залёг в кустах, ожидая, когда можно будет её перебежать.