Уроки магии - Элис Хоффман

* * *

Он так и не сошел с корабля, после того как тот пристал к берегу. Самуэль сказал отцу, что они направятся в Ньюпорт, как только закончат торговые дела в Бостоне, где у них нет причины задерживаться. Мария, оглянувшись, увидела, что Самуэль рассматривает навигационные карты. Похоже, он был слишком занят, чтобы терять время на слова прощания: ему надлежало изучать моря и звезды, здесь, на суше, делать ему было нечего. Человек, который говорит так много, как он, знает, когда наступает конец любой истории, пусть даже кто-то уверен, что спасенная жизнь навеки связывает людей друг с другом. Мария могла бы подойти к Самуэлю и выяснить, чего он ждет от нее, но было слишком поздно. Перед ней простирался город Бостон, а за ним зеленые холмы второго в ее жизни Эссекса.

Именно туда звала ее судьба.

I.

В Массачусетсе стояла липкая летняя жара с продолжительными грозами. Особенно тяжко оказалось в августе. Даже умевшая влиять на погоду ведьма была бессильна совладать с такими капризами климата. Иногда градины величиной с мужской кулак падали и разбивались, громко стуча по крышам и мощенным булыжником пешеходным дорожкам. Царила такая духота, что люди не могли спать по ночам. Ошалевшие от жары мужчины бесцельно бродили по улицам города, напрашиваясь на неприятности, добродетельные женщины ложились спать совершенно голыми, видели во сне ручьи и озера и просыпались с мокрыми волосами, а на деревянном полу рядом с их кроватями таинственно появлялись лужи воды.

Однако, несмотря на все погодные неприятности, не нашлось бы человека, кто не посетовал, что лето такое короткое. Никто не любил зиму в Новой Англии, суровую, ветреную и гораздо более холодную, чем британские зимы, такую морозную, что вода замерзала в гавани. Новая страна оказалась слишком студеной для англичан: они погибали во время метелей или замерзали в постелях. Местные уроженцы утверждали, что раз в десять лет зимы здесь не бывает вовсе, но в остальные годы она очень суровая. Это была земля крайностей, казалось, здесь всего в избытке, – и бедствий, и надежды. Матери шептались, что именно поэтому в Колонии Массачусетского залива рождается так много близнецов: все здесь удваивается, даже человеческая жизнь.

Вокруг раскинулись обширные, почти бескрайние земли с неосвоенными территориями, не нанесенными на карту, где властвовали дикие звери и туземцы, обманутые поселенцами, которые теперь боялись их мести. Округ Эссекс был велик, в нем было множество городков и поселений. Пока Мария не узнала, где живет Джон Хаторн, ей пришлось оставаться в Бостоне. Она снимала жилье близ Школьной улицы, где находилась Бостонская латинская школа, первое публичное учебное заведение в городе, основанное в 1635 году. Мария оставляла окно открытым, чтобы Кадин прилетала и улетала, когда захочет. Она приносила Марии дары со всех дворов Бостона: пули, рыболовные крючки, синий жемчуг, створки раковин, цветное стекло, ключи. Ворона усаживалась на балке дома, но ночью, словно вспоминая об одиночестве Марии, спала рядом, устраивая гнездо на ее одеяле и убаюкивая своим воркованием. У Кадин появились белые перья, и Мария беспокоилась о ее здоровье, хотя вороны доживают до двадцати, а в редких случаях до тридцати и более лет. «Не покидай меня», – шептала она вороне те же слова, что Самуэль Диас часто говорил ей во сне; но она мало о нем думала.

* * *

В пансионе, где Мария снимала жилье, имелась чайная, и она нанялась туда работать кухаркой за комнату и питание. Основам кулинарии она научилась еще у Ханны и быстро приспособилась готовить излюбленные американцами блюда. Хоть они были чужды ее вкусу, Мария вскоре привыкла к той странной еде, что раздавала каждый вечер клиентам. Треска и картофельное пюре, фасоль, замоченная на ночь в холодной воде, а затем варившаяся долгие часы с засоленной свининой, тушеная тыква, желтые и зеленые местные кабачки, пироги с начинкой любого рода, вареные моллюски, вишневые и сливовые пудинги, а также блюдо, известное как индейский пудинг, горячо любимое Фэйт, – божественно вкусная смесь подогретого молока, кукурузной муки, патоки, имбиря и корицы. Мария выучилась различать рыбу: треска имеет белые полосы и хороша для варки, а у пикши полосы черные, и ее лучше жарить. По вторникам она готовила песочное печенье, масляное и сдобренное розовой водой. По субботам – яблочный пудинг в форме птичьего гнезда, с сердцевиной, наполненной заварным яичным кремом. Но лучше всего бывало в воскресенье, когда она готовила яблочные оладьи, яблочные дольки, жареные в масле и посыпанные сахаром, а по особым случаям – яблочный пирог, любимое блюдо ее дочери. Для тех, кто предпочитал на десерт пирожные с начинкой, готовили ломтики клюквенного пирога, сдобренного мускатом и корицей, или твердый имбирный пряник, неделями сохранявший свои свойства. Неизменным успехом пользовался Бодрящий чай, особенно в тех случаях, когда какой-нибудь женщине требовалось принять трудное решение или никак не удавалось найти правильные слова при выяснении отношений.

Каждое утро Мария стряпала дочери на завтрак жидкую кашу из овса, замочив его в холодной воде и сварив с изюмом, сахаром, щепоткой соли и мускатом. Фэйт рано начала ходить и к концу лета уже ковыляла от одного стола к другому с любимой куклой в руках. Мария с улыбкой вспоминала, что эта кукла сшита моряком, участвовавшим в морских сражениях и не считавшим зазорным проливать кровь неприятеля. Она помнила открытую улыбку Самуэля, его обаяние, дерзкую самоуверенность, над которой она посмеивалась: Диасу казалось, что для него нет ничего невозможного. Глядя на куклу, она думала о том, что моряки проводят в плавании бесконечные часы и, чтобы занять себя, учатся исконно женским ремеслам: мастерят замысловатые коробочки, украшенные ракушками, вяжут шарфы, шьют.

Мария вспоминала, как спала рядом с Самуэлем, когда он горел в лихорадке и был гораздо ближе к смерти, чем думал. Мария скучала по теплоте их отношений, его рассказам, в которые погружалась, как в реку. Она говорила себе, что думать о нем вполне естественно: ведь они держали друг друга в объятиях, а пару раз даже позволили себе немного больше. Но, наверно, ее мысли часто обращались к Самуэлю, потому что она его спасла, и ее привязанность к этому человеку немного напоминала чувства, которые испытывает тот, кто спас щенка из пруда с ледяной водой или птичку, запутавшуюся в кустах, не более того.

Фэйт нередко звала моряка по имени, явно озадаченная тем, что он вдруг исчез из их жизни. Мария тогда качала головой, объясняя дочке: «Он ушел в море». Если ребенок не прекращал звать «Коко», Мария отводила ее в гавань. «Он уплыл туда», – говорила она дочери, указывая на катившиеся к берегу волны.

* * *

Тайны трудно хранить даже в Бостоне. Слухи о талантах Марии быстро распространились: ее адрес передавали из уст в уста. Клиентки Марии были подобны узлам на канате, почкам на дереве, птицам, которые пением созывают собратьев, нуждающихся в укреплении сил и исцелении. Вскоре в сумерках у задней двери выстраивалась целая очередь из женщин; их головы были покрыты большими платками: никто не хотел быть узнанным. Одни называли Марию Оуэнс целительницей, другие – ведьмой. Даже те, кто боялся магии, обращались к ней за помощью, не думая о том, что сказали бы их отцы и мужья, узнай они, что их дочери и жены ходят за советом к эксперту в Непостижимом искусстве. Больные, старые, томящиеся от любви, убитые горем, брошенные, полные надежд, проклятые, больные лихорадкой, падшие – все приходили к ней, когда наступала темнота, город пустел, гавань затихала, а по улицам бегали крысы. Большинство женщин жаждало обрести любовь. Марию это не удивляло: то же было на Любимом поле. Ханна не раз говорила, что посетительниц приводят к ней именно любовные страдания. Во многих случаях простого средства было достаточно. О самых надежных любовных напитках Мария узнала, тайком наблюдая за манипуляциями Ханны. Например, женщине нужно было высадить лук и держать его на подоконнике, написать на белой свече имена, свое и того, чьей любви она добивалась, а затем полностью сжечь ее. Можно было также сплести прядь своих волос с волосами возлюбленного и держать ее под головой в постели. Когда восемь первых заклинаний не давали результата, Мария обращалась к девятому. Оно не наносило вреда и не могло принудить к любви, но деликатно открывало перед нею дверь.