Искусство ката - Николай Рагрин

Мысленный анализ обстановки промелькнул в голове Томарсина почти мгновенно, никак не повлияв на защиту, и решение по выходу из критического положения было принято также мгновенно. Он не уклонился от очередного удара рукой в живот, будто замешкался, и принял на себя. При этом прочно упёрся ногами в землю, встал в стойку крепости, согнув колени, и максимально низко опустил тандэн – центр тяжести тела. Его расчёт на то, что противник тоже несколько увлёкся игрой и наносит удары не в полную силу, оправдался.

Нет, удар в живот отнюдь не был слабым. Томарсин с большим трудом смог устоять на месте, остановить противника, на что и был расчёт. Посланец болота буквально упёрся в живот Томарсину, как в стену, но все клетки его тела продолжали стремиться вперёд по инерции, которую не так просто потушить.

Томарсин этого и добивался, и не преминул воспользоваться. Он крутанулся вокруг оси по часовой стрелке и прокатился с внешней стороны руки и плеча, мгновенно оказавшись за спиной противника. Задуманный манёвр удался на славу, и, как бы ни был быстр посланник болота, он не успел отреагировать должным образом. У Томарсина даже появилась возможность атаковать незащищённую спину. Но что-то внутри него воспротивилось этому, а может быть, он просто не умел, да и не мог нанести удар первым.

А мудрый отшельник, наблюдавший за поединком из укрытия, вооружённый и готовый в любой момент пустить стрелу в ученика, подумал:

«Вовремя ты это сделал. На краю болота он сделал бы всё, на что способен и сбросил бы тебя в грязь. Но не надо бить его, увязнешь. Держись, сынок, до темноты, а потом беги от меня, сколько есть силы, быстрее стрелы моей. И да поможет тебе Бог».

Томарсин в следующий миг понял, насколько был прав, не нападая на врага. Потому что тот не стал разворачиваться к нему лицом, как будто ждал атаки, а не дождавшись, пришёл в неописуемую ярость. Закинув назад голову, он издал неистовый крик. А вслед за криком из открытой пасти извергся столб болотной жижи. Боец болота излился весь из собственного рта себе за спину, опять став лужей дурно пахнущей грязи.

А Томарсин, успевший отбежать от зловонного потока, подумал, глядя на вновь образовавшуюся лужу:

«Если бы я ударил тебя, увязнув хоть на миг, эта грязь накрыла бы меня с головой, и я сейчас задыхался бы в зловонной жиже. Уж лучше твоя стрела, учитель».

Короткий миг передышки позволил ему оглядеться вокруг. Тени от деревьев стали значительно короче, указывая на полдень.

«А казалось, бой только начался! – удивился Томарсин. – Но как далеко ещё до заката», – только и успел подумать он, как передышка кончилась.

«Ещё не вечер», – мелькнуло в мозгу.

Но это уже была не его мысль, думать, о чём-либо стало совершенно некогда.

Болото являлось не просто болотом. Но таким оно было не всегда. Сотни тысячелетий оно покоилось здесь, в этом лесу. В общем-то и сам лес был его частью. Болото простиралось во все измерения этого странного мира, который можно листать как книгу, где каждая страница была своим миром, похожим на остальные, но и отличным от них. Число миров бесконечно, как и число повторений болота в каждом. И в каждом рос лес вокруг болота. Оно не помнило своих создателей, давным-давно заложивших в него программу жизнедеятельности и предназначения.

Когда-то все миры были кристально чисты, безмятежно жили по своим природным законам, а болото спокойно пребывало в летаргическом сне, то есть было просто болотом, в котором веками спрессовывались останки деревьев, превращаясь в торф.

Всё было так же, когда по деревьям стали прыгать обезьяны. И даже когда первые зверолюди вооружились дубинами и начали ломать их об скошенные лбы друг друга, ничего не изменилось.

Но вот появился человек, обладатель разума, и стал в своих мирах вершить бал по-своему. Разум стал тем внешним раздражителем, который, согласно программе, послужил причиной пробуждения интеллекта болота. А интеллект был необычайно высок. Те, кто создали его, знали своё дело. Нет, болото не было разумно. Разум – редчайшее явление во вселенной, характеризуется одним, только ему присущим свойством: умением и желанием созидать, творить. Болото, обладая высочайшим интеллектом, разумно не было. Само по себе, без программы, оно ничего не могло, и выйти за рамки программы тоже было не в силах. Но в рамках программы могло очень многое. Могло влиять практически на всё, что содержалось в бесконечном количестве подвластных ему миров.

На всё, кроме человека. Создатели болота, а может быть, и самих этих миров, не дали возможности интеллекту болота влиять на человека, контролировать развитие разума. Да и можно ли направить развитие качества, свойства созидать, творить, то есть создавать то, чего до этого не было??? Но наблюдать за развитием разума, за результатами его деятельности и проверять время от времени уровень развития входило в обязанности болота.

Программа имела критерии оценки уровня развития разума, и при достижении определённого уровня болото должно было послать сигнал. Куда? Оно не знало. Не знало, и кому. Но с посылкой сигнала программа завершалась, и интеллект болота должен был уснуть навсегда. А болото навсегда стало бы просто болотом. Критерий был необычайно прост, прост как всё гениальное. Кроме созидания, интеллект болота принимал как должное одно незыблемое качество разума: отрицание зла. И о своих создателях оно помнило только одно: способность постоянно источать добро. Сияние ауры добра вокруг них уподоблялось сиянию солнечных лучей вокруг солнца. И это всё, что осталось в его памяти о своих создателях.

Согласно программе, каждую тысячу лет интеллект болота должен проверять качество и количество доброты людей, степень их противления злу. И как только эта степень у очередного претендента достигнет абсолюта, наступит момент для посылки сигнала. В отношении человека программа содержала только это, и ничего более. В одном из миров эта программа была устроена так, что болото пробуждалось только на один день каждую тысячу лет.

При этом пробуждалось только в том случае, если в этот момент возле него находился человек большого ума, совершенный телом и чистый душой, отрицающий зло естеством своим и способный противостоять ему и умом, и душой, и телом. Если степень противления злу у очередного претендента не достигала абсолюта, но превышала уровень предыдущего, болото отмечало прогресс в развитии разума, и спокойно засыпало ещё на тысячу лет. Что ему следовало делать в случае отсутствия претендента или прогресса в развитии разума, болото не знало, ведь оно не было разумно, и не ведало, что содержала программа на этот счёт. Но его это и не интересовало.

Но так только в этом мире. Во всех других мирах дела обстояли иначе. Интеллект болота, пробудившись однажды с появлением разума в каждом конкретном мире, больше не выключался ни на миг, пока разум имел там место. В этих мирах наблюдение за развитием разума в программу болота не входило. Но и запрета на это не имелось.

Более того, интеллект болота вообще не ведал ничего о том, что входило в программу в этих мирах. И он был совершенно не ограничен в выборе сферы своей деятельности. Но в тоже время он был не только интеллектом высочайшего уровня, но и болотом, то есть частью того мира, где находился, частью природы этого мира, связанный с ним всеми корнями своего естества. С одной стороны – интеллект, с другой – обыкновенное болото.