Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов

Сегодня в поезд сядешь, а завтра в городе…

— А ты уже была, там? — несколько изменившимся голосом спросил Покин.

— Три года у старой карги выслужила… Утром ей на базар беги… Обед готовь, а сама злыдень…

— Ага… Так, так… Ну, и что же, хорошо в городе?..

— Уй, хорошо, — восторженно произнесла Санька, — солдаты… знакомые. Вот уж беспременно скоплю медяков, объявление в газету дам, что, мол, к одинокому одной прислугой хочу… Одинокий-то, что собака — все сожрет, все выпьет, что ни подай, а дела мало… А то приставать начнет, так и отцу деньжищ выслать можно…

Я не мог видеть сейчас Покина, но хорошо представил себе его лицо.

— Постель-то сделала мне? — резко спросил он. — Не дождешься!..

И он вошел в избу.

— Дома бы дрыхли, — донеслось вслед Санькино ворчанье.

Ложился спать Покин чем-то огорченный и недовольный.

V

Ночью, сквозь сон, я слышал, как лесник тихонько поднялся с лавки и осторожно вышел, задержавшись на несколько секунд около пекинской тужурки. Как только захлопнулась дверь, со двора послышался чей-то сдержанный долгий шепот. Лесник о чем-то горячо спорил с Санькой. Покин крепко спал.

Проснулись мы утром рано. Сено влезало в уши, в рот, и спать было неудобно. Невыспавшиеся, усталые от вчерашней дороги, мы быстро оделись и вышли на двор.

— Ну что, пойдем? — спросил я Покина.

— Пойдем… Какого черта тут высидишь, — хмуро бросил он.

— Как, — ехидно улыбнулся я, — а настроение-то?.. Может, старик сказку расскажет тебе… Пошаливают тут… У старика, брат, одна наружность-то… Да и девку, может, в себя влюбишь…

— Дочку! — сердито огрызнулся он. — Кухарка она, а не дочка…

— Ну, пойдем тогда? — тем же тоном спросил я. — А жалко немного у тебя настроение разбивать… Лесная тайна, эта избушка, ключевая вода…

— Живот у меня болит от их воды, — проворчал Покин, — черт их знает, чем напоили…

— А помнишь, как лесные девушки привораживали заблудших охотников?.. Выпьет зелье и не отойдет…

Покин виновато опустил голову.

Провожать нас вышла откуда-то из сарая одна Санька.

— Отец-то уехал на деревню, — заспанным голосом сказала она, — деньги, говорит, сама возьми…

— Какие деньги? — спросил я.

— А за все-то, — лениво почесываясь, промямлила она, — пили, ели, огонь жгли…

— Покин, расплатись с этой девушкой!.. Знаешь, ты вчера верно сказал, что из таких выходят русалки…

Покин злобно посмотрел на меня и сунул какие-то деньги Саньке в руку. Она встряхнула две монетки на руке и презрительно фыркнула.

— Может, сдачи попросите? — бросила она мне в сторону. — Голье, а туда же, сказки им рассказывать… Это за руль сказками их занимай…

VI

Около дома я попросил у Покина папироску. Он опустил руку в карман, вынул ее, опустил в другой, повторил эту операцию со всеми имеющимися в его распоряжении карманами и только после всего этого вдруг побледнел и смущенно пробормотал:

— Знаешь что… А портсигар-то того… Свистнули…

Передо мной мелькнула фигура лесника, склонящегося в темноте над тужуркой, и я сочувственно посмотрел на Покина.

— Это лесник украл, — со слезами в голосе подтвердил он мою мысль, — а утром в деревню уехал… Нужно полиции сказать…

— Жаль, что ты красок с собой не захватил, — соболезнующе утешил я, — зарисовал бы… Такое библейское лицо… Так, знаешь, и пахнет легендой…

— Скотина он, — убито прошептал Покин, — тут тюрьмой пахнет, а не легендой…

Вечером, сидя на террасе, я вдыхал смолистый запах леса и думал о том, какая бродит в каждом стволе живая, кипучая сила. Около меня сидел Покин и тоже смотрел на лес, который не мог уже дать ему красивой тайны о своих пошаливающих героях и о девушках, которые становятся русалками…

Как я был медиумом

Он вошел чем-то сильно расстроенный, немного похудевший и нервно подергивая плечами. Не поздоровался, не разделся, прямо сел около окна и попросил папироску.

— Ты что, Петя?

Он смотрел на меня мутным взглядом и затянулся.

— Влопался, брат… По уши…

— Как же это, Петя, нехорошо это… А Марья Николаевна-то что…

— Что Марья Николаевна… Ей-то что… И она будет…

— Как же это ты, Петя, — несочувствующе покачал я головой, — как же это две сразу… Такой молодой… Ты ведь этак чужую жизнь разбить можешь…

— Чужую жизнь! Он говорит — чужую жизнь! — горячо возмутился Петя. — Человека другой раз в дом не пустят, а он — чужая жизнь…

Когда я немного успокоил Петю, он рассказал о своей неудаче. Оказывается, что несколько дней тому назад в доме своей невесты Петя что-то наговорил много лишнего о спиритизме. Красиво рассказал, как он еще в гимназии проявлял чисто медиумические способности и даже ребенком усыплял престарелого отца. Он горячо защищал теорию индийских факиров о пользе прокалывания глаз булавками от шляп и другими острыми предметами и, увлекшись, сознался, что прожил целый год в сердце Индии и привез оттуда дрессированную змею, которая может ртом ловить яблоки, и одного приятеля-спирита.

— Ну, — подогнал я Петю, — а дальше?

— Что тебе дальше-то, — уныло отозвался он, — от змеи отвертелся, сказал, что издохла, а вот приятеля привезти нельзя…

— Ну, а ты что?..

— Да я что… Поздно было… Приведу, говорю… Потом спохватился, ругать тебя начал, говорю, что безобразничаешь в обществе, приводить тебя боязно…

— Петя! То есть как это — меня?

— Ну да. так уж… Я о тебе и говорил… У меня здесь и знакомых-то больше нет…

— Петя, Петя! Какой же я медиум… У меня даже смокинга нет, чтобы в обществе показаться…

— Подумаешь, надо тебе смокинг. Все медиумы точно в нем ходят. Я вот когда месяц жил в Индии…

— Петя…

— Ну, хорошо, я не жил в Индии, а фрак напрокат ты взять не можешь? Не можешь, да?

— Да я не умею, Петя, — искренно возмутился я, — понимаешь, ты, не умею…

— Он не умеет, — в свою очередь возмутился Петя, — а я умею?..

— Так ты бы не говорил… Это, брат, черт знает, что такое… Выдаешь приятелей за медиумов, а потом…

— Ну, что потом? — с отчаянием в голосе выкрикнул Петя. — Ну, топи меня, вешай, стреляй… С головой выдай… Не ходи… Пошли им письмо, что я наврал, чтобы меня выгнали из дома… Ну, пиши, пиши… Топи меня…

— Затем я тебя топить буду, — хладнокровно возразил я, — лучше садись, чай пить будем…

Часто холодный ум и спокойная логика пасуют пред бешеным напором отчаяния и горя. Когда Петя уходил от меня и все уже было решено, я сказал ему:

— Завтра, Петя… К восьми. Выйдем вместе… Ты ж не бойся… Что там, в конце концов… Медиум, так медиум… А фрак принесешь…

* * *