Жена авиатора - Мелани Бенджамин

Иногда, должна признать, я бывала так напугана, что не могла найти слов, чтобы рассказать ему – как тогда, когда позволила мужу практически сбросить меня с вершины горы. На самом краю скалы, удерживаемая крепкой, рубчатой веревкой, я сидела в новом планере, окаменев от страха, ухватившись руками за рычаг управления так крепко, что он оставил отпечатки на руках, хотя сама я этого почти не чувствовала. Мое лицо было парализовано, хотя я знала, что каким-то непонятным образом улыбаюсь беспечной улыбкой Чарльзу, репортерам и фотографам, столпившимся вокруг. Потом веревку перерезали, и я закрыла глаза. Я попыталась вспомнить инструкции, которые давал Чарльз: «Постарайся найти правильное воздушное течение, а потом доверься ветру! – чувствуя, как сердце клокочет где-то в горле, и уверенная, что меня сейчас расплющит о какую-нибудь гору.

Но все обошлось. Я поймала воздушный поток и впервые испытала то волнующее чувство полета, о котором так долго мечтала. Гордо парящее существо, похожее на птицу и мало нуждающееся в остальном мире, – это я! Я кричала от радости, не стыдясь этого, потому что здесь никто не мог меня услышать. Плавно скользила, то поднимаясь вверх, то внезапно падая вниз. Казалось, полет длится уже много часов, но на самом деле это были минуты. Я описывала круги, все ниже и ниже, потом довольно тряско приземлилась на поле. А когда вылезла из самолета, к нему подъехало несколько машин, и я увидела ошарашенное лицо какого-то мужчины, высунувшееся из окна.

– Откуда вы прилетели? – спросил он, изумленно глядя на меня.

– Вон оттуда! – Я показала на вершину горы и рассмеялась, увидев его вытаращенные глаза. Только что я стала первой американкой, управлявшей летательным аппаратом.

Мы с Чарльзом гордились такими мгновениями. В то время как я записывала на свой счет все больше одиночных полетов на пути к моей лицензии пилота (потом Чарльз тщательно спрятал ее вместе со своей – на случай, если какой-нибудь музей ею заинтересуется), я начала изучать астронавигацию.

Как все летчики, я предпочитала полагаться на панель управления, но Чарльз настаивал, чтобы я научилась ориентироваться по звездам, как в свое время сделал он, готовясь к перелету через Атлантику. Я не испытывала никакой радости при пользовании секстантом, тяжелым, неудобным прибором, напоминающим помесь телескопа с транспортиром. Им почти невозможно было пользоваться во время полета, поскольку я никогда не могла выровнять самолет настолько, чтобы точно зафиксировать линию горизонта. И очень долго я не могла найти Полярную звезду. Как ни старалась, даже ради спасения души.

– Господи помилуй, да вот она, Энни, – шипел Чарльз раздраженно во время наших редких вечерних прогулок по окрестностям Некст Дей Хилл – роскошного нового дома моей матери. Странно, но я считала его только ее домом, а не их с папой. Некст Дей Хилл был маминой мечтой! Большой дом с флигелями, эффектными просторными холлами и даже бальным залом. И великолепными садами, по которым я любила гулять вместе с мужем, хотя мне все еще трудно было поверить в сказку: Чарльз совсем не казался мне моим мужем. Слишком большая часть нашей совместной жизни проходила на публике, где он вызывал такую безумную страсть и поклонение, что я иногда и сама смотрела на него так же восхищенно, как и все остальные.

К тому же, хотя мы были женаты уже несколько месяцев, мы все еще между полетами останавливались и отдыхали в Некст Дей Хилл. Словно никто не ожидал, что мы когда-нибудь купим собственный дом. Вместо этого мы покупали самолеты. Маленький двухместный «Куртис» – для меня, гораздо больший, специально приспособленный «Локхид Сириус» – для намеченного нами полета на Восток. Все же мы были первой летной парой.

– Видишь? – Чарльз хватал меня за руку – не романтично, как любовник во время неторопливой прогулки, а нетерпеливо, как учитель размечтавшуюся ученицу, – и указывал на ночное небо, – Полярная звезда. Самая яркая звезда на севере.

– Нет, – вон самая яркая звезда, – я указала на другую звезду, висевшую ниже над горизонтом.

– Это не звезда, это планета. Венера.

– Но она самая яркая!

– Но это не звезда. Ты, похоже, вообще не изучала астрономию!

– Не изучала! Я изучала литературу и поэзию. Могу сказать тебе, кто первый перевел Сервантеса. Ты ведь этого не знаешь, не так ли? – Я знала, что затрагиваю опасную тему – любой намек на недостаток образования у Чарльза мог заставить его повернуться на каблуках и оставить меня посреди сада без всяких объяснений. Но что-то в его взгляде, полном такого бесконечного, невероятного превосходства, заставляло меня противоречить. – Это был Томас Шелтон, – продолжала я безрассудно, устав от постоянных лекций и нравоучений.

Почему у нас не может быть нормального брака? Какая еще молодая пара, бродя по залитому луной саду и вдыхая запах жимолости и свежескошенной травы, станет спорить о разнице между звездами и планетами? Неважно, что я всегда знала, что не выйду замуж за обычного мужчину; но, устав от пристального внимания публики, от постоянных попыток незнакомых людей ворваться в нашу комнату в отеле в совершенно неподходящее время лишь для того, чтобы взглянуть на нас, в одно прекрасное мгновение я поняла, что с меня достаточно.

– Это было в 1612 году, – резко проговорила я, – вышел первый перевод «Дон Кихота» на английский.

Чарльз прищурился.

– Просто замечательно, Энн, но я сомневаюсь, чтобы это пригодилось нам, когда мы ночью будем пересекать Берингово море. Еще раз, какая из них Полярная звезда?

Отрезвленная его терпением, я снова взглянула в небо. Звезды, которые всегда выглядели такими поэтичными и вдохновляющими, теперь оказались просто еще одним предметом моего изучения, потому что на этом настаивал мой муж. Я смотрела на небо и не видела в нем никакой поэзии, лишь поле для возможных ошибок.

В эту ночь в первый раз я успешно разыскала Полярную звезду. Это была та самая звезда, чей ледяной свет больше всего напоминал мне взгляд моего мужа.

Праздничная вечеринка у Гуггенхаймов устраивалась, чтобы отметить наш последний триумф – десятидневный перелет через Карибское море с Хуаном и Бетти Трип по заданию новой авиалинии Хуана – «Пан-Американ». После этого Чарльз и я несколько дней летали на маленьком двухместном самолете с открытой кабиной над джунглями в Мексике, где жили майя. Нас попросили сфотографировать с воздуха развалины Чичен-Итца[20], чего раньше никто не делал. Производя фотосъемку, мы обнаружили еще одни развалины.

Кроме археологического значения, для меня этот полет был значим тем, что после деловой части, когда переговоры с Хуаном и Бетти завершились, у нас появилось долгожданное время, которое мы могли провести вдвоем. Драгоценное время вдалеке от любопытных глаз, ожиданий, чествований и бесконечной суеты моих родственников. Только когда Чарльз и я оставались наедине – как правило, высоко в небе, видя мир так, как его не видел никто другой, – я чувствовала себя его равноценным партнером, а не просто довеском, держащимся в его тени. Сидя позади Чарльза или изредка занимая его место, когда он уставал, я твердой рукой сжимала рычаг управления, пронося Одинокого Орла над джунглями и горами.