Железный век - Святослав Логинов

Сам Валерий Александрович фотографией пользоваться не собирался, у него наготове был другой способ, доступный лишь инженеру, конструктору короче, образованному человеку.

Валерий Александрович достал с антресолей, где хранились инструменты, рейсшину и штангенциркуль, расчертил белый фон на квадраты и принялся замерять и переносить на холст свои размеры. К вечеру рисунок был готов. Точнее, не рисунок, а чертеж. Человеческое лицо, вроде бы совершенно правильное, смотрело мимо Валерия Александровича бельмами рыбьих глаз и не выражало ничего.

— Фоторобот, — вспомнил Валерий Александрович словечко из недавно смотренного телесериала.

Получилось именно то, что он и ожидал. Если бы с помощью штангенциркуля и рейсшины можно было бы создавать портреты, то овчинка не стоила бы выделки, всякий техник лепил бы шедевры. А Валерий Александрович был уверен, что такое под силу только инженеру.

Предстояло научиться передавать выражение лица, и Валерий Александрович вновь отправился в библиотеку. Сделал он это тем охотнее, что нежно любил тушеную печень и надеялся вновь получить ее на обед.

Печенка Валерию Александровичу досталась, а вот нужной книги не нашлось. Библиограф справочного отдела сбилась с ног, таская ящики с карточками. Книги, записанные на них, явно не могли научить, каким образом не только сделать изображение живым, но и показать характер человека.

В конце концов, Валерий Александрович, не желающий объяснять истинную цель своих поисков, признался, что ему надо связать внешность с характером человека. Библиограф просветлела лицом и принесла запыленную коробку, в которой хранились карточки на сочинения, посвященные всевозможным лженаукам, начиная с хиромантии и кончая графологией. Названия этих книг обещали все, что угодно, и воодушевленный Валерий Александрович выписал кучу книг, самоновейшие из которых были отпечатаны во времена нэпа.

Графология показалась Валерию Александровичу заумной и скучной, хиромантию он справедливо счел мошенничеством. Заинтересовался было антропометрией, но автор быстро свел разговор к поимке преступников, и Валерий Александрович отложил и эту книгу. Немало его позабавила краниметрия по Галлю. Читая, Валерий Александрович то и дело ощупывал свою голову, выискивая различные шишки. Шишек оказалось на удивление мало, одна лишь слуховая память, если верить пособию, была у Валерия Александровича хорошо развита. Не было ни религиозности, ни коварства, с чем Валерий Александрович согласился, не было и чувства прекрасного, что показалось обидным. Но самое главное, у Валерия Александровича полностью отсутствовала математическая шишка, а значит и способности. Это уже представлялось откровенной неправдой, ибо Валерий Александрович высчитывал, сколько ему полагается сдачи, быстрее любого кассира. Но все же, книжка была любопытной, и кое-что Валерий Александрович выписал в учетный гроссбух рядом с несостоявшимися воспоминаниями.

Домой он шел в приподнятом настроении. Душу ласкала мысль, что другие люди, интеллектуалы даже, выйдя на пенсию, опускаются, просиживают время у телевизора, рубятся в домино, а он занимается искусством, сам создает его, а сейчас, вот, возвращается из библиотеки, где повышал культурный уровень.

Валерий Александрович сидел прямо, пристально разглядывая свое отражение в стекле вагона, прикидывал, как он будет выглядеть на картине. Получалось хорошо, полушубинское отражение смотрело из темноты туннеля благосклонным взглядом, и даже змеящиеся полосы кабелей не портили внешности.

Но как трудно оказалось перенести это простое с виду лицо на полотно! Когда Валерий Александрович попытался обвести краской изготовленный чертеж, вместо лица образовалось глупое розовое пятно. Даже отдаленное сходство с человеком исчезло.

Вновь Валерий Александрович полез на антресоли. Там, за раздвижными дверцами хранилось великое множество нужных и полезных вещей, разными путями доставшихся Полушубину. Туда же должен был отправиться и ящик с красками, но вместо того, он обосновался на столе и потянул вниз остальные спрятанные богатства.

Но Валерий Александрович не роптал. Напротив, он находил в происходящем как бы объяснения, зачем ему много лет назад потребовалась та или иная вещь. Сколько времени лежал без движения кривой циркуль-измеритель, вынесенный Валерием Александровичем из инструментального участка, а все-таки потребовался — и вот он, целехонький, ни разу не использованный! И так во всем. Ни одна вещь, если, конечно, это настоящая вещь, никогда не пропадет втуне. Рано или поздно про нее вспомнят.

В пыльных недрах антресолей рядом с коробками кнопок и скрепок, позади зачерствевших лент к пишущим машинкам и ручного скрепкосшивателя обнаружился футляр с портативным спектроскопом. Элегантная вещь: чуть больше театрального бинокля, и с виду похож, но нужен не театралам, а металлургам. Направляешь бинокль на какой-нибудь предмет, вращаешь верньер, словно на резкость наводишь, а вторым глазом видишь ряд цифр: длины волн и интенсивность. Удобная вещь: заглянешь через нее в летку и видишь, готова ли сталь, а если не готова, то какие добавки в нее следует внести. Досталась она Валерию Александровичу, когда тот, еще до КБ работал мастером в цеху. Валерий Александрович справедливо рассудил, что спектроскоп прибор тонкий, неумелыми руками недолго его и загубить, а опытный сталевар и без спектроскопа на глазок готовность стали определит. Решил он тогда прибор от греха прибрать, целее будет — и оказался прав.

С помощью прибора Валерий Александрович и собирался управляться с непокорными красками. Ясно, что это под силу только инженеру.

Несколько дней Валерий Александрович безвылазно просидел перед мольбертом. Почти сразу он определил, что в зависимости от освещения, разительно меняются оптические характеристики его лица. Тогда Валерий Александрович завесил окна глухими шторами, отгородившись от наступающей весны, и начал работать при электричестве, гарантирующем постоянство условий.

Сначала Валерий Александрович изучил свойства чистых красок, отыскал на своей физиономии места им соответствующие и закрасил на восстановленном чертеже первые квадратные миллиметры поверхности. Затем он начал смешивать краски, подолгу изучая через спектроскоп выдавленную на палитру массу, медленно, с трудом подбирая нужные оттенки.

Постепенно края фоторобота покрылись аккуратными мазками. Накладываясь друг на друга, мазки не сливались, каждый был отдельно от других. Что-то подобное Валерий Александрович видал на иллюстрациях к учебнику живописи. Он даже вспомнил похожее на ругательство слово «пуантилизм». Первым побуждением было немедленно замазать весь «пуантилизм», но потом Валерий Александрович пришел к выводу, что это необходимый этап, поскольку все равно надо учиться подбирать оттенок. Рябая, в цветных точках морда целый месяц украшала квартиру.

За все это время Валерий Александрович лишь однажды вышел из дома не по делу. Вспомнил вдруг, что приближается день рождения сына. И, кажется, кругла дата — тридцать пять лет. Сына Валерий Александрович не видел лет пятнадцать или даже больше. Первые годы после развода и размена квартиры Валерий Александрович регулярно раз в месяц навещал бывшую супругу и водил сына гулять. Но потом парень все чаще стал где-то пропадать, и Валерий Александрович, которому надоело зря кататься через весь город, бросил ездить.