Нацисты. Предостережение истории - Лоуренс Рис

14 марта 1939 года словаки объявили о своей независимости (текст для выступления президента новообразованной республики написал Риббентроп). В ту же ночь пожилой чешский президент Эмиль Гаха прибыл в Берлин на переговоры. Гитлер публично унизил его – вначале заставил всю делегацию несколько часов ожидать встречи, а затем приказал сопровождающим поводить чешских дипломатов по длинным коридорам новой канцелярии. В конце концов он принял чехов в час ночи и объявил, что уже через пять часов немецкие войска вторгнутся на территорию их государства. Гитлер наслаждался отчаянием президента Гахи. Когда последний попытался связаться по телефону с Прагой, Геринг принялся описывать ему, как немецкие самолеты примутся бомбить чешскую столицу. Манфред фон Шредер своими глазами видел, что произошло после этого: «Сердце Гахи не выдержало – у него случился приступ». Фон Шредер вызвал личного врача Гитлера, доктора Теодора Моррела, который сделал чешскому президенту укол. Дипломат пришел в себя, после чего, в четыре часа утра, подписал договор, согласно которому вверял чешский народ «заботе» Гитлера.

Манфред фон Шредер также присутствовал на празднике, устроенном в огромном кабинете фюрера в честь подчинения Чехословакии: «Мы пили шампанское, отмечали победу – Гитлер, как всегда, ограничился минеральной водой. Тогда он открылся мне с новой стороны. Я впервые увидел, как он ведет себя среди друзей, когда ему не нужно играть на публику. Он показался мне несколько чудаковатым». Фон Шредер показывает, как Гитлер постоянно ерошил себе волосы, то и дело теребил верхние пуговицы рубашки, разваливался в кресле, свешивая ноги через подлокотник. «В тот вечер он не умолкал ни на секунду – и в то же время диктовал секретарям текст своего обращения к чехам и словакам и письмо, адресованное Бенито Муссолини. Мне тогда казалось, что он ведет себя странно, как и все гении, но, разумеется, это было не так. Сегодня, когда я вспоминаю, как он нервно метался по кабинету, то отчетливо понимаю, что уже тогда он представал законченным безумцем».

Хотя Гитлер и получил легкую добычу в виде Чехословакии, все – и даже его преданные сторонники – понимали, чем им грозили события ночи 14 марта. «Это был безрассудный поступок, Гитлер уже тогда обрек себя на провал, – вспоминает Рейнхард Шпитци. – В подчинении Чехословакии не было никакой необходимости: все линии электропередач, железнодорожные пути и водопроводные трубы можно было с легкостью перекрыть и на территории, которая уже отошла рейху. После Мюнхенского соглашения чехи и так уже были у нас в руках, мы могли бы покорить все их земли и более мирным путем». Манфреду фон Шредеру действия Гитлера казались дипломатическим самоубийством: «С той ночи начался новый виток истории – именно тогда фюрер открыл всем свои империалистические, захватнические цели. Его совершенно не интересовало самоопределение германского народа».

Гитлер, разумеется, не видел в своих намерениях ничего дурного. Устранение любой потенциальной угрозы для своего государства, которую, несомненно, представляла Чехословакия благодаря своему географическому положению, имело исключительную важность – теперь германская армия могла продолжить продвижение на восток. И все же оставалось еще одно препятствие – у Германии по-прежнему не было общей границы с Россией. На пути дальнейшей экспансии стояла еще одна страна, которая извлекла выгоду из Версальского соглашения, – Польша.

Парадоксально, но для захвата Польши, в результате которого и разгорелась Вторая мировая война, у Гитлера имелись хотя бы какие-то разумные основания, чего не скажешь о притязаниях на Прагу и остальные чехословацкие земли. Гданьск – бывший немецкий город Данциг – согласно положениям Версальского договора стал вольным городом, а Польский, или иначе Данцигский, коридор отделил германский анклав Восточная Пруссия от основной территории Германии. Так что как раз в этом случае действительно можно было говорить о восстановлении справедливости.

Вначале Риббентроп обратился к полякам с требованием о возвращении Данцига и прилегающих территорий Польского коридора, на которых рейх планировал построить железную дорогу между Восточной Пруссией и Германией. Тут Гитлер и встретил сопротивление. 31 марта 1939 года англичане и французы гарантировали сохранность границ Польши. Получив поддержку мировой общественности, поляки твердо решили не идти на компромисс. 1939 год стал для Советского Союза переломным. Если бы Сталин пошел на союз с Великобританией, то, рискнув развязать конфликт мирового значения, Германия вынуждена была бы вести войну на два фронта. Однако попытки англичан договориться с Советским Союзом ни к чему не привели – как по идеологическим, так и по исключительно практическим причинам (Сталин провел чистку в рядах своих офицеров, и потому Красную Армию рассматривали как военную силу третьего сорта). Сталин не хотел начинать навязываемую ему всеми войну, которая не принесла бы ему лично никакой пользы. И тогда нацисты сделали то, что Манфред фон Шредер называет сегодня «смелым» и «гениальным» ходом, – заключили собственное соглашение с Советским Союзом, своим величайшим идейным врагом.

Германское Министерство иностранных дел отметило исключительную важность речи Сталина, которую тот произнес в знак отказа от сотрудничества с Великобританией. Он объявил тогда, что «не позволит поджигателям войны, которые хотят, чтобы кто-то другой сделал за них грязную работу, вовлечь нашу страну в конфликт».

«Это был поворотный момент, – рассказывает Ганс фон Герварт, служивший тогда дипломатом в германском посольстве в Москве. После знаменательной речи Сталина Германия и Советский Союз начали переговоры об укреплении экономических связей между двумя государствами. Летом Риббентроп с благословения Гитлера форсировал переговоры и 23 августа заключил с СССР политический договор – Пакт о ненападении. На первый взгляд такое соглашение кажется невероятным – оно полностью противоречило взглядам как Гитлера, критически относившегося к идеологии Советского Союза, так и Сталина, который в свою очередь с подозрением относился к нацистскому режиму. Однако в этом пакте был секретный параграф, мало кому известный в то время. Именно в нем крылась разгадка, почему обе эти державы, жадные до военных трофеев, заключили соглашение, противоречащее их естественным национальным интересам. Ганс фон Герварт своими глазами видел секретный протокол, согласно которому Гитлер «обещал вернуть Советскому Союзу все, что тот потерял в Первой мировой войне. Разумеется, подобных обещаний не могли дать ни Франция, ни Великобритания, поскольку тогда им пришлось бы пожертвовать независимостью Прибалтики, Польши и даже, возможно, Финляндии».

Ганс фон Герварт совершенно четко осознавал грядущие последствия Пакта о ненападении. «Мы уже проиграли войну, – сообщил он тем летом своим коллегам. – Уверен, к нашим противникам примкнут американцы, и мы в любом случае потерпим крах». Но мнение Ганса фон Герварта разделяли очень и очень немногие. Для большинства пакт о ненападении с Советским Союзом стал настоящим переворотом в международной политике. Британия и Франция поняли, что совсем скоро нацисты перейдут в наступление, и первой их мишенью станет Польша. Сам Гитлер, если верить протоколу заседания, который вел адмирал Вильгельм Канарис (глава абвера, органа военной разведки и контрразведки германского верховного командования), выступил перед своими военачальниками с таким сообщением: «Теперь Польша очутилась в безвыходном положении… Заявление о соглашении с Россией ошеломило весь мир. Его важность невозможно переоценить. Сталин также считает, что общий политический курс пойдет на пользу обеим нашим державам. Для Польши последствия нашего сотрудничества будут невообразимыми»24.