Королева Лис - София Никодимова

– Не знаю, это само собой получилось, – Эльвия умолчала про дедушку. – Нас затянуло в зеркало, а потом мы всплыли…

– В реке Лару́ччи на южной границе, да, мне об этом доложили, – кивнула Нарина. – Покажите свои дары, пожалуйста. Только без фокусов. Ферхис, будь добр, сними с них нейтрализующую магию аро Семпера.

Айси проследила, как профессор ловко выудил очередную колбу из мешочка на поясе. Когда он дошел до нее и коснулся ладонью, она ощутила уютное тепло. Другой рукой мужчина аккуратно вылил на солнечные перчатки коричневую жидкость, которая вспенилась, как шампунь, и испарилась в воздухе дымкой, пахнущей серой.

– Не знаю, почему-то не получается, – извиняющимся тоном пробормотал Феликс, размахивая правым предплечьем. – Кажется, я переволновался.

– Из тебя вышел бы отличный всадник без головы, – усмехнулась Эль.

Айси догадалась, что невидимой должна была стать рука Фела, но вместо нее исчезла его голова, оставив тело одиноко сидеть в кресле. Юноша только хмыкнул, и его лицо, украшенное улыбкой, вновь стало видимым. Эльвию не пришлось уговаривать показать магию: как только солнечные оковы были сняты, языки пламени вспыхнули пятью маленькими факелами на ее пальцах. Она с упоением наблюдала, как от них разбегались раскаленные даром вены, словно провода. Айси же с неохотой окутала часть ладони снежным покрывалом. Колючий взгляд Нарины Опирум внезапно сменился на потрясенный, и тень сомнения легла на ее лицо. Женщина выглядела так, будто быстрый, стремительный удар проник в самое ее сердце. Но это длилось всего мгновение, прежде чем она взяла себя в руки.

– Нарина, меня постигла вершительная кара безумия, или это действительно?.. – профессор Олриман не успел договорить, так как его прервала директриса.

– Не уверена, Ферхис. Когда мне донесли о способностях нарушительниц, я предполагала, что это дары До́ва и Фла́мме, но, кажется, перед нами два проявления Те́мпуруса [5].

Арона Опирум решительно встала с кресла, поправив хвойно-зеленый костюм из атласной блузы с серебряным парчовым воротником с уже узнаваемой эмблемой льва и прямыми штанами, заправленными в черные замшевые сапоги, и едва не задела плечом подбородок Олримана, но он поспешно отступил. Сцепив руки в замочек, Нарина сдержанно произнесла:

– Честь оказаться в стенах лучшей школы боевых магов и защитников дается лишь единицам. Я готова предоставить вам временное проживание в Шамадоре. Вы останетесь здесь, пока мы не разберемся, кто вы и как попали в наш мир.

Торжественность ее речи возмутила Айсин. Она вскочила, ощущая, как ноги становятся ватными.

– Что значит останемся здесь?! Мы разве пленники? – Внутри нее клокотала ярость, и она чувствовала, как мороз скользит от ее сердца к рукам. Ледяной вихрь всколыхнул волосы Нарины и оцарапал ей лицо.

– Ничуть, – арона Опирум проигнорировала агрессивное проявление магии. – Вы можете свободно перемещаться по территории школы. Однако следует справедливо заметить, что в Шамадоре существует комендантское время. После заката запрещено выходить за охраняемые серебря́нкой пределы школы, ибо там беснуются животные Дикой Магии.

– Я хочу вернуться домой, а не сидеть в дурацкой школе для фриков. – Метель облизывала ноги Айсин. – Мое место не здесь!

Снежная буря крепчала, заволакивала белый толстый ковер, покрывая его хрустящей наледью. Фелу и Эль пришлось подняться с кресел и отойти подальше, чтобы не обморозить кожу.

– И никто меня здесь насильно не удержит, – прорычала Айсин, ощущая, как иней покрывает ее губы. Вьюга вздыхала, завывая, размахивая холодными розгами, увеличивая радиус действия. Костер в камине от соприкосновения с холодом ярко вспыхнул и мгновенно потух.

– Никто и не собирается, – арона Опирум постаралась перекричать шум метели. – Но ваш портал больше никогда не откроется.

Тяжесть бессилия и печали разом навалилась на Айсин, и снег осыпался на ковер алебастровым налетом. Она видела, как открываются рты Эльвии, Феликса и Нарины, видела их губы, выдающие какие-то звуки, но ничего не понимала. Ей казалось, что они – жители чужой страны, говорят на варварском языке, и у нее нет с ними ничего общего. Единственное, что имело значение – это дыра в сердце. Она обратилась к ней, словно могла потрогать дрожащими пальцами разорванные края кровоточащей раны, откуда только что вырвали отца.

* * *

Просторный зал окрасился морской зеленью, перечным красным, охрой и индиговыми тонами, когда распухшее жаркое солнце проникло в восточную часть дворца сквозь витражную крышу. Оранжевые и золотые пылинки кружили в воздухе, словно любовники в танце. Три пылающих камина согревали помещение, пахло дымом и жареным мясом. Круглые деревянные столы и стулья, расположившись в беспорядке по залу, напоминали разбежавшихся пауков. На одних гобеленах, украшающих стены, были изображены белые львы, стоящие на могучих задних лапах, на других – львиные морды, искаженные яростью, испускали немой рык, их гривы трепетали на ветру, а зубы блестели опасностью острейшего лезвия. Самый широкий гобелен с бледными нитями висел за спинами преподавателей. От их стола доносились равномерный скрежет столовых приборов и тихие волны разговоров, которые часто заглушались громкими пересудами шамадорцев. Несколько парней о чем-то спорили, постукивая кружками по деревянной поверхности. Самый худой из их компании, красноволосый, похожий на азиата, залпом выпил содержимое кружки и с быстротой молнии проглотил с дюжину цыплячьих ножек, горкой лежавших на блюде в центре стола. Когда он подавился куском, громыхнул смех, а затем, с трудом откашлявшись, он и сам заржал так, что куски курицы полетели во все стороны. Гвалт поддерживался и с другого конца зала, где компания активно спорила, чей горогон сильнее. За соседним столом переговаривалась группа студенток, то и дело закатывая глаза и недовольно щурясь, когда смех звучал так, что они не могли слышать друг друга. Одна девушка, стройная, как ива, с длинными ухоженными волосами цвета водорослей и глупеньким выражением лица, перехватила выходящую из зала Лиар и набросилась на нее с вопросами, выпаливая их, как дротики, словно собирала все последние сплетни. Она тараторила так, что слова превращались в абракадабру.

Весь этот гомон превратился в неровный ропот, пробежавший по залу и затихший с глухим шумом и шипением, будто потушили окурок. Воцарилась гнетущая тишина, и добрых полсотни пар глаз уставились на вошедших: одни были задумчивы, другие враждебны и любопытны одновременно. Ферхис, указав землянам на ближайший свободный стол, прервал давящее молчание уютным, словно рождественский вечер, голосом:

– Чувствуйте себя как дома. Мы обо всем позаботимся, но для начала вам нужно поесть, чтобы восстановить силы. Перед каждым из вас на столе начерчен рунический круг. – Он указал на узор, будто выжженный на древесине столешницы. – Достаточно прикоснуться к нему ладонью, и еда перенесется сюда из кухни. А теперь прошу меня простить, для преподавателей отведено отдельное место, – он улыбнулся в свои густые усы.