Реальное и сверхреальное - Карл Густав Юнг

сознания голову, но индейцы пуэбло говорили мне, что американцы спятили, думая, будто мысли – в голове, так как всякий разумный человек знает, что думает сердцем. А некоторые негритянские племена располагают психическое не в голове и не в сердце, а в животе.

К неопределенности в отношении пространственной локализации добавляется и другое затруднение. Психические элементы как таковые обретают пространственное измерение лишь в области чувственного восприятия. Какой мерой объема можно измерить мысли? Они крохотные или большие, длинные или тонкие, тяжелые или прямые, округлые или какие-то еще? Пожелай мы составить наглядное представление о четырехмерной внепространственной сущности, в качестве образца превосходно подошла бы человеческая мысль.

Все было бы намного проще, сумей мы опровергнуть существование психического. Но здесь вмешивается непосредственный опыт, утверждающий наличие чего-то, что укоренено в нашей измеримой, постижимой, трехмерной реальности, чего-то, что загадочным образом отличается от нее во всех отношениях и в каждом проявлении, но все-таки ее отображает. Психическое можно рассматривать как математическую точку и одновременно вселенную с обилием зафиксированных на месте звезд. Неудивительно, что для неразвитого ума такая парадоксальная сущность приобретала свойство божественности. Если душа не занимает место в пространстве, то она и не привязана к телу. Тело умирает, но может ли исчезнуть нечто незримое и бестелесное? Кроме того, душа и жизнь существуют до появления «Я», а когда «Я» исчезает, например, во сне или в беспамятстве, жизнь и душа продолжают существовать, о чем свидетельствуют наши наблюдения за другими людьми или сновидения. Почему бы обыденному уму, который сталкивается с таким опытом, отрицать обитание души вне тела? Лично я вовсе не усматриваю в этом так называемом суеверии нелепицы – не больше, чем в выводах исследователей о наследственности или инстинктах.

Нетрудно понять, почему некое высшее или даже божественное знание приписывалось ранее душе, если мы вспомним, что в древних культурах, начиная с первобытных времен, люди всегда обращались к сновидениям и видениям наяву как к источникам познания. Очевидно, что бессознательное содержит сублиминальные восприятия, размах которых поистине грандиозен. Признавая это обстоятельство, первобытные общества использовали видения и сновидения как важные источники сведений о мире. На этом психологическом основании строились могущественные и стойкие древние цивилизации, например, в Индии или в Китае, которые создавали собственные учения о самопознании, доводимые до высочайшей степени утонченности, как философской, так и практической.

Почитание бессознательного психического как источника познания нисколько не является заблуждением, вопреки мнению западного рационализма. Мы склонны считать, что всякое знание в конечном счете приходит извне. Но сегодня мы знаем наверняка, что бессознательное обладает содержанием, которое обеспечило бы мгновенный и обильный приток знаний, сумей мы его осознать. Современные исследования животных инстинктов, например, у насекомых, предлагают богатейший свод эмпирического материала, из которого следует, что, веди себя человек при известных условиях подобно некоторым насекомым, он обрел бы, пожалуй, бо`льшую, в сравнении с текущей, сознательность. Нельзя, естественно, никак доказать, что насекомые обладают осознанным знанием, но здравый смысл не позволяет усомниться в том, что бессознательные образцы их поведения являются психическими функциями. Точно так же человеческое бессознательное содержит все образцы жизни и поведения, унаследованные нами от предков, и каждый ребенок наделяется готовой к использованию системой адаптированной психической функциональности еще до появления у него сознания. В сознательной жизни взрослого человека та же самая бессознательная инстинктивная активность наблюдается постоянно. В нее как бы изначально заложены все функции сознательной психики. Бессознательное воспринимает, ставит цели и мыслит, подобно сознательному разуму. Мы располагаем достаточными свидетельствами этого благодаря психопатологии и исследованиям сновидений. Лишь в одном отношении отмечается существенное различие между сознательным и бессознательным функционированием психики: сознание, при всей своей сосредоточенности и интенсивности, сиюминутно и обучается на постижении момента, в непосредственном поле внимания; кроме того, ему по понятным причинам доступен только материал, отражающий сугубо индивидуальный опыт за несколько десятилетий. Больший объем «памяти» появляется исключительно искусственными способами; сохраняется он преимущественно благодаря печати на бумаге. Совсем иначе обстоит дело с бессознательным. Оно не является ни сосредоточенным, ни интенсивным, оно тяготеет к смутности, предельно экстенсивно и может самым парадоксальным образом сопоставлять разнородные элементы. Также оно содержит, помимо невообразимого множества сублиминальных впечатлений, знания, накопленные поколениями предков, которые самим своим существованием вносили вклад в дифференциацию видов. Если бы было возможно персонифицировать бессознательное, мы могли бы представить этакое коллективное человеческое существо, объединяющее черты обоих полов, молодости и старости, рождения и смерти, располагающее, в силу владения некоторым опытом за период от одного до двух миллионов лет, практически бессмертием. Существуй такой человек в реальности, он был бы выше всех временных изменений, и настоящее значило бы для него не больше и не меньше, чем любой год в сотом тысячелетии до Рождества Христова; ему снились бы вековые сны, и он, по причине своего неограниченного опыта, был бы непревзойденным предсказателем. Он проживал бы несметное число раз жизнь индивидуума, семьи, племени, народа; обладал бы глубочайшим пониманием жизненного смысла ритмов становления, цветения и упадка.

К сожалению – или, напротив, к счастью, – такой человек спит. Во всяком случае, нам кажется, что коллективное бессознательное, предстающее в сновидениях, совершенно не осознает своего содержания, хотя, конечно, мы не можем быть в этом уверены, как в истории с насекомыми. Вдобавок коллективное бессознательное выглядит не личностью, а скорее чем-то вроде бесконечного потока или даже океана образов и форм, что вплывают в сознание во сне или при аномальных душевных состояниях.

Не стоит даже пытаться представить эту необъятную систему опыта в бессознательном психическом как иллюзорную, ибо наше видимое и осязаемое тело само есть ровно такая же система. Оно до сих пор хранит в себе следы древнейшего развития, и есть, несомненно, нечто цельное, функционирующее целенаправленно, поскольку иначе мы бы просто не смогли жить. Никому не придет на ум считать бессмыслицей сравнительную анатомию или физиологию, и по той же причине мы не вправе отвергать как погоню за иллюзиями исследование коллективного бессознательного или отказываться признавать бессознательное важнейшим источником познания.

Извне психическое видится сущностным отражением внешних событий, оно не только ими вызывается, но и как будто порождается. Также нам кажется с первого взгляда, что бессознательное возможно объяснять исключительно извне, причем через сознание. Хорошо известно, что это попытался сделать Фрейд, но в своем начинании он мог преуспеть, лишь будь бессознательное чем-то таким, что оживает с индивидуальным бытием и сознанием индивидуума. Но истина в том, что бессознательное есть всегда, оно возникает до конкретного человека, как система унаследованного психического функционирования, дошедшая до нас с незапамятных времен. Сознание же – позднерожденный потомок бессознательного психического. Было бы, полагаю, абсурдным пытаться истолковывать