Михаил Задорнов - Михаил Николаевич Задорнов

настолько невзрачно, что в некоторых книжных магазинах даже продавалась в отделе «Научно-техническая литература». Словом, об этих очерках так никто и не узнал.

Я понимаю, что сегодня найдутся читатели, которые обвинят меня в непостоянстве взглядов. От панегирика до сатирического фельетона Всего за десять лет. Но, во-первых, мир с тех пор изменился изменились страны, народы, порядки, отношения… Поэтому отвечу словами древнего мудреца «Свое мнение не меняют только глупцы и покойники!»

Вместо предисловия

Объявили посаду. Через несколько минут самолет Вашингтон — Москва приземлится в аэропорту «Шереметьево». Большинство в самолете наши. Мы все незнакомы. Но нас объединяет одно — грустные лица.

И даже симпатичный партийный работник, молча просидевший рядом со мной восемь часов, когда колеса самолета коснулись земли и нас привычно, по-родному тряхнуло всех, как кули с картошкой, грустно и задумчиво выдохнул: «Ну вот и Родина!»

Я его понимаю. Ему надо будет рассказывать о том, как там плохо. О чем он расскажет? О том, что их мостовые устланы «утраченными иллюзиями неимущих», а тротуары вымощены «страданиями эксплуатируемых масс»?

Мне легче — я не партийный работник. Я могу рассказать о том, о чем хочу рассказать. Во-первых, потому что далеко не все из вас, уважаемые читатели, бывали в Америке. Во-вторых, не все в ближайшее время туда поедут. Еще не у всех есть там родственники. Я понимаю, что об Америке много написано: Горький, Маяковский, Ильф и Петров, Жванецкий. Наконец, Валентин Зорин и Фарид Сейфуль-Мулюков, авторы незабвенных «утраченных иллюзий» и «страданий эксплуатируемых масс». Я думаю, каждому Америка должна понравиться и не понравиться по-своему. Потому что любую страну можно считать произведением искусства того народа, который в ней живет…

Произведение искусства прежде всего ощущаешь после поездки. Мне очень захотелось рассказать о том, какой мне ощутилась Америка и почему у соотечественников при возвращении из Америки грустные лица.

Первые впечатления

Когда я прилетел в Нью-Йорк, я подумал, что все вокруг заранее извещены о моем прилете. Даже прохожие улыбались мне, словно меня только что показали по американскому телевидению. Откуда же мне было знать, что в Америке просто так принято — улыбаться друг другу. Что они ходят по улицам с радостным выражением лица, что они радостно живут! Когда смотришь на лица американских прохожих, создается впечатление, будто они не знают, что загнивают…

До конца поездки я так и не смог привыкнуть к этой бесконечной американской доброжелательности. Ну, с чего они все тебе улыбаются? Чего им от тебя надо? Поначалу, когда мне еще в самолете улыбнулась стюардесса, я, честно говоря, подумал, что она со мной заигрывает. Когда же улыбнулись, глядя на меня, вторая, третья американки, я решил, что у меня что-то расстегнуто. Доконал швейцар в гостинице. Он улыбнулся и раскрыл передо мной двери! Он был рад моему приезду! Вы видели когда-нибудь швейцара, который радуется вашему приезду?! Ну почему во всех странах мира швейцары в гостиницах открывают двери и подносят вещи, а наши не пускают? Когда пожилой «бой» занес мои вещи в номер и, бестактно улыбаясь, предложил мне помочь разложить их по полкам, я выгнал его из номера за его грязные намеки.

Так что уже в первые дни гастролей я понял, насколько правы советские корреспонденты и телекомментаторы, утверждая, что находиться в Америке неприятно. Действительно, неприятно. Не знаешь, что делать в ответ Тоже улыбаться? Я не могу улыбаться в течение суток. У нас, советских людей, развиты не те мышцы лица. Я пробовал. К вечеру улыбку заклинивает, лицо перекособочивает. Получается улыбка смертельно раненного человека.

Не улыбаться нехорошо. Некультурно. Стоит зайти в магазин, к тебе подбегает продавец и с идеально отшлифованной улыбкой: «Что вам угодно? Чем могу быть полезен?» Ну, как ему объяснить, чем он может быть полезен? Только тем, что исчезнет немедленно. И не будет мешаться. Потому что я зашел не купить, а посмотреть. Так как никогда не видел сто метров разной обуви сразу. Поэтому у меня сейчас экскурсия!

Не дай бог, возьмешь с прилавка туфли и попытаешься их примерить. Он усадит в кресло, сам наденет тебе туфли на ноги, зашнурует их. Если окажутся не по размеру, будет приносить со склада все новые и новые пары. Пока ты, руководствуясь уже чувством вины перед ним, не купишь хотя бы… шнурки с тапочками. За каждую проданную вещь, оказывается, ему положена премия. Каждому по труду. Это закон социализма! Поэтому они и ведут себя так, как должны вести себя в социально справедливом обществе. То есть ты чувствуешь себя виноватым, если ничего не купил, в отличие от наших продавцов, которые ведут себя согласно нашему строю. И ты чувствуешь себя виноватым за то, что вообще зашел в магазин.

К концу поездки я, правда, научился бороться с их улыбчивым сервисом. Он только ко мне: «Чем могу быть полезен?» А я ему тут же с улыбкой от уха до уха: «Спасибо! Я из Советского Союза». Его тут же след простыл. Понял — зашел просто посмотреть. Потому что во всем мире уже знают, что советскому человеку денег меняют ровно на посмотреть… Причем знают об этом не одни продавцы. Американские женщины испытывают к советским мужчинам жалость, с которой относятся только к убогим. Интеллигентная американка не позволит советскому мужчине заплатить за нее в кафе, даже если она выпьет стаканчик диетической пепси-колы. От силы, она позволит себе принять в подарок от русского набор открыток типа «Ромашки Нечерноземья» или «Козлы Алтая»… Чтобы эти открытки остались у нее навсегда ярким напоминанием о подарившем.

Однако наиболее опытные продавцы в Америке не подбегают к тебе, когда ты входишь в магазин. Многие из них уже научились отличать советского человека. Не по одежде, нет… Через три дня после приезда в Америку любой советский одет точь-в-точь, как американский безработный. Если, конечно, их безработный согласится надеть отглаженные со стрелками джинсы и под них черные лаковые на каблуках туфли. Нет, нашего человека среди любой беспочвенно радостной западной толпы можно безошибочно угадать по выражению лица. На котором как бы навсегда застыла наша индустриализация! Осели этапы большого пути, прилипли шесть орденов комсомола, непаханая целина и непрекращающееся восстановление разрухи… При этом в глазах ежесекундная борьба озадаченности с озабоченностью.

С другой стороны, какое еще выражение может быть у нашего человека, если он заходит в