Кого за смертью посылать - Михаил Успенский

Что же случилось с Яр-Туром? Симеон Живая Нога докладывал, что дворец в Камелоте стоит пуст, если не считать немногочисленной и неразговорчивой стражи, что за Круглым Столом, за которым могут поместиться сто рыцарей и еще полста, никто не пирует, а простой народ печален и ждет каких-то напастей, потому что некому стало защищать его от великанов и колдунов.

«Вот отпразднуем родины — оседлаю Налима и помчусь туда, — решил про себя богатырь. — Вдруг это племянничек Мордред им что-то напакостил?»

Но потом подумал-подумал и понял, что уезжать сейчас никак нельзя: соседи, прослышав о неслыханном многоборском богатстве, непременно попытают счастье его присвоить. Да и Яр-Тур может внезапно обидеться, что вмешиваются в его дела, — ведь у рыцарей капризов еще больше, чем у баб. Вдруг король Камелота с дружиною просто отправились охотиться в глухие чащобы?

А с Беломором еще непонятнее. В избе на речном острове его нет, да и не жил он там в последние дни: тоже о чем-то тревожился, обходил город вдоль частокола, волхвовал.

Карина сказала, что накануне Жихарева приезда старик, по словам стражников, встал до света и, никому ни слова не молвив, ушел в лес без припасов и без чародейных причиндалов, даже босиком. Леший с Боровым тоже ничего не прояснили, потому что трое суток безвылазно играли в кости на пузатых жуков-рогоносцев и лесные обязанности свои оставили в забвении.

Жихарь уговорил Апокалипсию Армагеддо-новну посмотреть на талую воду, сохраненную для такого случая в липовом ковшике: вдруг да чего покажут? Но сколько дошлая гувернянька ни шептала над водой, ничего на поверхности не объявлялось, кроме чистого неба, — а по настоящему небу в час гаданья как раз шли облака. Не птицей же он улетел, хотя с Беломора станется…

Была еще слабая надежда узнать что-нибудь от Демона Костяные Уши, но он покамест еще не прибыл.

Из садика выбрели к пруду охрипшие Сочиняй-багатур и Рапсодище. Рапсодище притащил с собой лукошко с яйцами, позаимствованное у возмущенных стряпух.

Время от времени певцы опорожняли содержимое яиц себе в глотки для крепости голоса.

— Еще одно хорошее имя вспомнил — Оброслан! — сказал Сочиняй. — Самое счастливое имя. У хозяина с таким именем овцы часто-часто плодись, волки далеко-далеко обходи…

Степной хан, ежегодно гостивший в Многоборье, говорил уже почти правильно и даже пробовал слагать на чужом языке песни.

— Запомним, — вяло откликнулся Жихарь. В поисках имени для сына он с завязанными глазами наугад тыкал пальцем в строчки книги «Ономастикон», но всякий раз выпадал то Дурло, то Грузило, то Еболдай, то что-нибудь похуже.

— Назови-ка его лучше Терминатор, — посоветовал умудренный странствиями Рапсодище. — Тогда его и кирпичом не убьешь. Про Терминатора особое сказание сложено, называется «Повесть о ненастоящем человеке»…

И немедленно заголосил:

Ой, во том ли во светлыим будущем

Все махины на людей исполчилися,

Извести решили весь род людской…

— Тихо ты, — сказал богатырь. — Какой же он ненастоящий? Тогда бы у него пупка не было, а у моего все на месте… Скажешь тоже… Терминатор… Вы скорлупу-то в пруд не бросайте, я за вами не нанимался убирать!

— Мое дело — предложить, — огорчился Рапсодище.

Притащилась на уютный зеленый берег еще парочка бездельников — Кот и Дрозд.

Разбойники тоже прибыли не с пустыми руками — прикатили, скрывая в высокой траве, небольшой бочонок. Угощение, видно, не далось им даром: нос у Дрозда слегка загнулся набок, покатый лоб Кота оживился свежей царапиной.

— И чего жадничают? — удивлялся Дрозд. — Все равно к вечеру рекой польется…

— Только бы Карине не донесли, — сказал Жихарь и выбил пробку. — Как она там, не слыхали?

— Молочко есть! — радостно доложил Кот. — Она покуда еще спит, но кормить уже кормит.

— Перед свадьбой бывает мальчишник, — сказал Рапсодище. — А для наших посиделок названия еще не придумали.

— Чего думать — глоткам освежай делаем сказал степняк. — Когда багатур аракчи — всякий жена молчи!

Жихарь пошарился в траве, вытащил несколько берестяных плошек — место у пруда заветное, испробованное.

— За материнство и детство! — провозгласил Рапсодище. Голос к нему уже вернулся.

А-а! — послышалось в траве. — Без меня-а! Сейчас выкажу! Сказано — наказано!

— Совсем дите стал наш Гомункул, вздохнул Жихарь.

— У детей такого нюха на хмель не бывает, — возразил Кот. — Надо же — откуда учуял! Чего тебе в тереме не сиделось, не считалось?

— А, Каравай-багатур! — обрадовался степной певец. — Закуси-хан!

Отломи-джан!

— Дурацкие у вас в степи шутки, — сказал Колобок. — Баланс я подвел, сальдо с бульдом сравнил… Старуха эта вредная меня чуть щами не обварила… Вот, глядите на кафтанчике — я пятно солью засыпал. И все в один голос: не крутись под ногами, не крутись под ногами! Но несколько рыбок я все-таки уволок… Полелюй еще не приехал?

Стали гадать, осмелится ли староста оставить ярмарку без своего надзора, какие вести принесет Демон, не соберется ли к вечеру дождь, не подгорят ли пироги у нерадивых стряпух.

Пить из берестянок вкусно, а чокаться нельзя, поэтому приходилось только щелкать языками и прикрякивать.

— Останусь я у вас годочков этак на двести, — сказал разомлевший Колобок, — а потом дальше покачусь…

— Только поберегись — Голодный Степь не закатись, — предостерег его Сочиняй. — Там не смотрят: говорящий, неговорящий…

От безделья устают сильнее всего, и вот уже пошла дрема кругами возле высокого собрания, отвалились добры молодцы и старые старцы на травушку, посмотрели в голое небушко, заскучали и опочили каждый своим сном.

Колобок поглядел-поглядел на это сонное царство, зевнул с завыванием, закатился к Жихарю под бочок и засвистел крошечными ноздрями.

Тихо сделалось в мире, как всегда бывает перед большой бедой.

…По глади пруда скользил длинный и узкий челнок с лебединым изгибом носа.

В челне лежал, скрестив на груди руки, король Яр-Тур — лицо у побратима было белое-белое. В ногах у короля сидела женщина в черном и бросала ему на грудь желтые цветы.

На противолежащий берег пруда выехал верхом на горбатом и мохнатом красном быке Лю Седьмой в дорогом парчовом халате зеленого цвета. Бедный Монах громким голосом читал стихи, отмахивая лад правой рукой, а левой бережно прижимал к себе глиняный жбан.

Увидев челнок. Бедный Монах соскользнул с бычьего горба, сделал несколько шагов и пошел прямо по воде. Яр-Тур поднялся в челне во весь рост, словно доска…

— …Вот где все лодыри собрались! Вот они где прохлаждаются! Любуйтесь, ваше величество!

Вот как наш князенька дорогих гостей встречает! Уже хороши, еще за стол не садившись!