Шолох. Теневые блики - Антонина Крейн

Притворяться дальше было бессмысленно. Я не понимала ни праха.

— Лиссай… Мне очень жаль, но я не знаю, о чем вы.

Принц, перемешивавший чай изящной серебряной ложечкой, замер. Он выглядел ошарашенным. Лиссай подошел ко мне и начал меня очень внимательно, до неприличия, разглядывать. Колоссальный контраст с его обычным сверх-почтительным обращением и говором удивил меня.

— Тинави, вы уверены, что вы действительно не знаете о Святилище? Возможно, имеет место некоторое недопонимание с точки зрения топонимики? — с тревогой уточнил Лиссай.

— Не знаю, — я развела руками. — Или знаю, но не понимаю этого.

Лиссай помолчал минутку, а потом задумчиво стал шагать по комнате туда-сюда.

Пока принц молчал, я тоскливо смотрела на танец пылинок в лучах солнца, проникающих сквозь окно. Кажется, не грозит нам с Лиссаем никакая дружба или что похлеще. Он меня явно с кем-то перепутал и теперь старательно придумывает, как поизящнее выкрутиться. Небось, в итоге опять сбежит без объяснений, как тогда в библиотеке. Правда, не представляю, как он сумеет незаметно свалить из собственной комнаты.

Его Высочество между тем осторожно почесал веснушчатый нос и чуть-чуть сгорбил и без того сутулую спину:

— Хорошо. Я постараюсь сам рассказать вам про Святилище. Жизненный опыт показывает, что это едва ли может быть простым совпадением: тот запах, который привел меня к вам, Тинави, он особенный. Его нельзя не узнать. Только, пожалуйста, не перебивайте меня. Я был уверен, что никому и никогда не поведаю о Святилище, так что грядущий монолог — своего рода испытание и для меня тоже.

Я послушно кивнула. Лиссай перестал наворачивать круги и вместо этого залез на кровать. С ногами, тем самым напрочь стирая рамки этикета. Глубоко вздохнув, он начал свой рассказ.

История Лиссая (пересказ выполнен Тинави из Дома Страждущих, Ловчей).

Лиссаю было душно во Дворце.

Все вызывало раздражение. Портьеры на окнах казались слишком пыльными и тяжелыми для того, чтобы играть роль границы между королевскими покоями, прекрасными в своей белизне, и цветущим весенним садом. Лиссай экспериментально попробовал свернуть одну из них тугим жгутом и подоткнуть за стоящее рядом кресло — может, она стала бы менее приметной? Но получилось еще хуже: какая-то непонятная бархатная сосиска, свисающая с потолка.

— Ваше Высочество, я могу вам чем-нибудь помочь? — вежливо поинтересовалась горничная, единственной обязанностью которой было ежедневно приносить завтрак и обольстительно при том улыбаться.

— Элира, будьте так добры, пришлите, пожалуйста, кого-нибудь, чтоб сняли эти портьеры, — вздохнул Лиссай, с сомнением оглядывая содержимое подноса. В начале весны король Сайнор решил, что с его младшим сыном что-то не так, и вместо нормальной еды его начали пичкать какой-то отравой. В итоге Лиссай не то чтобы объявил голодовку, но стал есть еще меньше и еще безрадостнее, лишь усиливая подозрения лекарей в существовании некой болезни, пожирающей молодого принца. «Проси меня, о чем хочешь,» — говорил Сайнор, — «я выполню любую твою просьбу, но прекращай эти фокусы». Пока что, впрочем, «фокусы» были принцу милее, чем какие-то гипотетические желания.

— Но, господин Лиссай, нельзя же оставить окна совсем без штор. Вся ваша спальня будет как на ладони.

— Пожалуйста, повесьте вместо них тюль, белый тюль. Я предполагаю, что, если сделать несколько слоев, то сквозь них ничего не будет видно… И не забывай о сирени. Она все равно скрывает комнату от чужих взглядов.

Горничная неодобрительно поджала губы, но промолчала. Лиссай увидел, как вокруг нее пульсирует темно-синее облачко недовольства, и захотел, чтобы она поскорее ушла — некрасивый, пугающий цвет!..

За последние несколько месяцев принц, который всегда был странным, а теперь, как поговаривают, и вовсе съехал с катушек, шаг за шагом полностью поменял интерьер своих покоев. Сначала его перестали устраивать обитые красным бархатом кресла. Потом начал раздражать балдахин над кроватью. Стол, покрытый сукном. Книжные шкафы. Постепенно каждый предмет в комнате подвергнулся опале и был заменен на своего двойника чистого белого цвета. Дошло до того, что на той неделе принц самолично перекрасил пол и стены. Последний оплот здравомыслия, шикарные портьеры цвета осеннего леса, оставлял хоть какую-то надежду…

Теперь комната Лиссая, действительно, превратилась в филиал Лазарета. Белая и полупустая, она пахла холодом. Единственное, что оживляло обстановку — это разбросанные по всему помещению холсты и резко пахнущие краски. Готовые картины принц сразу же запирал в смежных спальне помещениях, откуда они зачастую перекочевывали в дома покупателей. Лиссаю было не интересно любоваться уже законченной работой. Цель художника — творить и не останавливаться.

По мере того, как проходил день, и солнце за стеклом совершало свой небесный обход, освещение в белой комнате менялось, но все время было безупречно чистым. Лиссаю доставляло удовольствие смотреть на свои руки в этом бело-зеленом — из-за кустов сирени — цвете вокруг. Худые, бледные и густо посыпанные веснушками, они приобретали какое-то волшебное сияние. И, что самое важное, белый цвет не отвлекал. Из него было гораздо проще уходить в Святилище.

Лиссай был художником и, как говорили в прессе, художником-авангардистом. В детстве он рисовал классические картинки: пейзажи, портреты, натюрморты. Его отец, Сайнор, не скупился на оплату учителям и втайне гордился своим младшим сыном, хотя внешне этого не показывал: в конце концов, мужчина королевских кровей должен быть, в первую очередь, государственным мужем.

Как-то в юности Лиссай упал с лошади. Сильно. Приложился головой так, что произошло сотрясение мозга и, хотя лекари быстро привели его в чувство, с тех пор картина мира у принца слегка изменилась. Он стал видеть эмоции людей и еще какие-то непонятные потоки света, будто акварель, расползающуюся по листу бумаги. Их было много, они были подвижны и наезжали одни на другие, у него кружилась голова, а в людных местах подташнивало. К этому, впрочем, Лиссай быстро привык и даже стал получать от подобных вещей удовольствие. В частности, такие нелады со зрением породили у него совершенно новый этап в живописи: его картины стали яркими, смелыми, полными волшебных огней. Чем больше Лиссай рисовал, тем лучше у него получалось. В конце концов реальные объекты практически полностью исчезли с его холстов, уступив место разноцветным потокам света. И вот однажды Лиссай понял, что его рукой как будто движет что-то иное, не он сам.

Не успел принц обомлеть от такого открытия, как провалился в Святилище — так он назвал волшебную беседку в лесу, где деревья были так высоки, что исчезали в облаках, а все окружающее тонуло в розовато-голубом тумане. Помнится, он тогда рисовал огромную работу, три на три метра, отображавшую ту волшебную гамму разноцветных потоков, каковая шла вокруг его старших братьев и сестер, когда они играли в крикет. Это было за два месяца до встречи с Тинави в библиотеке.