Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного - Наталья Павлищева

Сулейман сидел, разбирая бумаги, как бы ни был хорош в работе Рустем-паша, как бы ни старались секретари, он старался почти каждый день сам просматривать бумаги, то, что казалось важным, изучал. К тому же такие занятия отвлекали от невеселых мыслей и не давали потерять связь с жизнью империи. Конечно, он понимал, что Рустем не все докладывает, иначе стол Повелителя попросту оказался бы заваленным бумагами, да все и бессмысленно доводить до сведения султана, для чего же нужны визири и весь Диван?

Стук в дверь оторвал его от прочтения жалобы одного купца на другого. Сулейман, крикнув: «Войди!», снова взялся за бумагу. Если жалуются самому Повелителю, значит, уверены в своей правоте, знают, что, проиграв, поплатятся жизнью, Сулейман не поощрял пустые доносы и кляузы.

Вошел глава его разведки Ахмед-бей.

– Проходи, Ахмед-бей. Что-то случилось?

Вот еще один человек, который не потревожит зря, никогда не привлечет к себе внимание без дела. Если пришел, есть серьезная проблема.

Дождавшись, пока закроются двери, Ахмед-бей шагнул вперед и с поклоном доложил:

– Пришли нехорошие вести, Повелитель.

– О ком?

Что-то подсказывало, что о сыновьях. Жалобу отложил, убедившись, что на ней стоит распоряжение Рустема-паши разобраться подробно. Поднял голову на Ахмед-бея.

Тот нахмурился еще сильней:

– Шехзаде Баязид не поехал в Амасью, наоборот, собрал к себе всех недовольных. К нему съезжаются те, кто до сих пор не угомонился после казни шехзаде Мустафы.

– Есть такие?

– Горы Анатолии могут спрятать многих и многих.

– Сколько лет прошло, все никак не успокоятся. Надо было передавить тогда всех, не жалея.

Ахмед-бей смотрел на султана с легким недоумением, ему куда более важным казалось нынешнее неподчинение шехзаде Баязида. Что может быть серьезней бунта наследника, даже второго? Разве что бунт янычар, но янычары давно замирены. Неужели Повелитель не понял его слова? Как же повторить?

Но оказалось, что Сулейман все прекрасно понял, он приказал:

– Разведай все подробно, но так, чтобы не спугнуть. Я желаю принимать меры только наверняка.

– Как прикажете, Повелитель.

Из приказания главными для Ахмед-бея были три слова: «… я желаю принимать меры…» Значит, султан желает. Что ж, оставалось найти вину шехзаде Баязида.

Сулейман не удивился сообщению, ждал его. Баязид слишком строптив, чтобы подчиниться приказу отныне править Амасьей. Почему султан вдруг решил заменить место правления шехзаде? Был в этом свой резон: слишком долго правивший на одном месте шехзаде становился либо ненавистен, либо популярен. А популярность – это готовность идти за ним, если понадобится. Нельзя, чтобы на местах привыкали к правлению одного принца, иначе решат, что он их султан.

Когда-то Сулейман совершил такую ошибку, он надолго отправил в Амасью Мустафу, а тот сделал санджак своей вотчиной, которая расцвела и в которой были готовы сложить за шехзаде головы. Тогда от настоящего бунта спасло только то, что Повелитель не стал его дожидаться и уничтожил сына прямо в походе.

Имел право это сделать, но мог бы просто бросить в тюрьму и разобраться потом, однако решил обезглавить бунт сразу. Не только Мустафу казнил, но тем самым подрезал крылья у всех, кто мог поднять голову против самого правителя.

И вот теперь пришла очередь Баязида. Это как проба – подчинится или нет. Баязид мог бы примчаться в Стамбул, пасть к отцовским ногам, просить либо оставить в Конье, либо отправить в Манису, но только не в Амасью, которая стала символом ссылки, хотя ничем не хуже Карамана или той же Коньи. Мог, но не примчался и не припал. Баязид в Амасье, а в Конье теперь Селим? Нет, Баязид не согласился и ушел в горы. Чем Амасья хуже?

Баязид выбрал свой путь и свое будущее.

Султан вызвал к себе Рустема. Вообще-то, вызов почти среди ночи великому визирю ничего хорошего не сулил, но Сулеймана мало волновали чувства зятя, дела важней его переживаний.

Пока ожидал прихода великого визиря, продолжал размышлять. Для себя Сулейман давно решил: если Баязид не подчинится, то будет уничтожен. А если подчинится? Если одумается и поедет в Амасью? В глубине души султан понимал, что это уже неважно, что даже в Амасье Баязид не станет покорным.

А Селим покорный? Неизвестно, потому что этот шехзаде не просто не противится, но и уходит от любого ответа. Месяцами не появляется в Стамбуле, ходят слухи, что много пьет и развлекается. И это будущий султан?! Но почему же Сулейману спокойней с бездельником Селимом, чем с разумным Баязидом?

Ответ уже был в душе, но этот ответ не устраивал, потому султан предпочел бы найти ему противопоставление и самому себе доказать, что Селим предпочтительней Баязида на троне Османов. Додумать не успел, Рустем-паша быстр в своих движениях.

Зять, видно, спешил, вид встревоженный, хотя и постарался изобразить спокойствие и важную медлительность. Сулейман давным-давно научился слышать даже самые легкие движения за дверью, он услышал и приближение визиря, уловил, как тот перед входом тревожно поинтересовался у дильсиза:

– Повелитель?..

Тот, видно, только кивнул.

– Проходи, Рустем-паша, для тебя есть дело.

Дело в полночь? Но, если Повелитель говорит о деле, послушаешь и посреди ночи.

– Слушаю, Повелитель…

– Где живет Фатьма?

У Рустема на лице отразилось непонимание, какую именно Фатьму имеет в виду султан. Тот понял, хмыкнул:

– Я говорю о наложнице шехзаде Баязида.

– Я не знаю, Повелитель, но могу узнать.

Все-то ты знаешь, знаешь, что в Бурсе с дочерьми и с младшим сыном шехзаде, рожденным, правда, не ею, а другой наложницей. Как знаешь и то, что четверо старших сыновей принца с ним в Конье. Или уже не в Конье?

Но говорить этого Сулейман не стал, только поднял глаза на зятя, Рустем невольно затаился под тяжелым взглядом султана.

– Я скажу. Она в Бурсе. И ты завтра же сделаешь все, чтобы уехать не могла ни она, ни дети.

– Фатьма чем-то провинилась перед вами, мой султан?

– Не она, шехзаде Баязид. И не вздумай его предупредить ни о чем.

Рустем снова ощутил на себе всю тяжесть взгляда султана.

– Как прикажете, Повелитель. Будет мне позволено спросить, чем провинился шехзаде?

– Будет! – усмехнулся Сулейман. – Твой любимец воспротивился нашей воле, не поехал из Коньи в Амасью.

Рустему стоило труда сдержать свои мысли, лицо осталось спокойным, только в глазах на мгновение блеснул протест, но лишь на мгновенье, взгляд тут же стал просто внимательным.

– Он сообщил о своем отказе подчиниться вашей воле, Повелитель?