Лист на холсте, или Улиточьи рожки - Салма Кальк

В мастерской уже находились во-первых, местные обитатели — отец Варфоломей лично, Оливия — дама необъятных габаритов, изрядного возраста и с языком, как говорится, без костей, Эдвин — тихий и молчаливый молодой человек с огненно-рыжей шевелюрой, и Асгерд, которую теперь все называли Джованниной. Кроме того, тут же были Карло и Лодовико, и монсеньор начальник службы безопасности тоже — увидел её, тут же оказался рядом и проводил к стульям, на которых, впрочем, никто не сидел.

Все толпились вокруг трёх мольбертов — на двух были размещены два святых Себастьяно, а на третьем — изображение листа от растения, в изобилии произраставшего по всем дворцовым коридорам.

— Элоиза, расскажите, как у вас с определением оттенков цвета на глаз? — спросил Варфоломей.

Она очень удивилась.

— Как-то я их, безусловно, определяю. Скажем — смотрю, сочетаются они между собой или нет. И в целом — насколько они приятны глазу. А в чём дело?

— Посмотрите, сможете ли вы найти на какой-нибудь из представленных картин, — Варфоломей вежливо кивнул в сторону обоих святых, — сходные оттенки зелёного цвета.

Элоиза внимательно посмотрела на все три полотна. Нет, она решительно не понимала ничего в оттенках зелёного цвета в живописи.

— Увы, — пожала она плечами. — Об этом, — пауза была сделана немного картинно, — я вам ничего не скажу. Я не вижу даже, где искать.

— Ну как же, донна Эла, — Оливия протиснулась между мужчинами и принялась отчаянно жестикулировать, — вот, смотрите сюда — раз, — почти ткнула пальцем в светлое место на листе, — и вот, — второй палец упирается в крону дерева, к которому привязан святой. — И вот ещё, — а это уже с другой стороны дерева. — И вот тут…

— Благодарю вас, — серьёзно кивнула Элоиза. — И не вижу причин не верить вам в этом вопросе, вы, безусловно, компетентнее меня.

— То есть, Оливия, ты согласна с выводами Джованнины? — строго глянул на неё Варфоломей.

— Абсолютно, глаз у девочки верный. Ладно, я пошла, — по дороге к двери она ещё потрепала означенную девочку по плечу.

Но девочка, кроме прочего, славилась ещё и малой эмоциональностью. Элоиза не стала выяснять, что она подумала, но сказать ничего не сказала.

— Эдвин? — вопросил Варфоломей.

— Мне кажется, ещё вот здесь и здесь, — молодой человек показал ещё два места на большой картине.

— Принцип понятен, спасибо. Ступай, — отпустил того кивком головы, а потом оглядел остальных. — Вот так-то, господа. И дамы. Откуда, спрашивается, один и тот же уникальный оттенок зелёного цвета на двух этих картинах?

— От одной и той же руки, — пробурчала себе под нос Джованнина.

— Вот-вот, про руки. Элоиза, вы ведь не всё сказали, — Себастьен смотрел на неё с обычной своей заинтересованностью.

— Не всё, — подтвердила Элоиза. — Одна и та же рука, безусловно, касалась обеих этих картин. И я не про вас всех сейчас, я про того, у кого были кисти.

— Как я вам и говорил, — просиял Себастьен.

— Значит, определили, — Варфоломей оглядел мастерскую, потом кивнул на вторую картину, в которую никто пальцем не тыкал: — Убрать. Чтобы не маячил здесь.

Джованнина вскинулась, накрыла мольберт полотном и вывезла в противоположную часть мастерской, а оттуда, судя по звуку, ещё дальше.

Себастьен достал телефон.

— Она у тебя? — спросил он строго и безэмоционально. — Оба к реставраторам, немедленно.

Когда Гаэтано отворил дверь и пропустил внутрь мастерской Эмму Лоран, все остальные участники позднего совещания расположились на стульях напротив входа. Два стула были оставлены для них, а Варфоломей своими внушительными объёмами загородил святого. Лист оставался на всеобщем обозрении.

— Садитесь, — кивнул им Варфоломей.

Гаэтано усадил госпожу Лоран и бросил быстрый взгляд на Себастьена.

— Монсеньор?

— Садись, сказано же, — Себастьен только повёл бровью, а Гаэтано уже сел.

Между монсеньором и дамой.

— Госпожа Лоран, у нас возник к вам вопрос. Я бы даже сказал, нам очень хочется вас послушать, — начал Варфоломей.

— Вы узнали что-то новое? — спросила она.

Как ни в чём не бывало. И вообще очень спокойна — даже не подозревает, о чём её могут спросить.

— Сударыня, зачем вы это сделали? — спросил Себастьен.

Таким голосом, когда не хочешь — а ответишь.

— Вы о листике? Я просто очень хотела взять в руки кисти.

Верно, так и есть.

— Мы вот об этом, — Варфоломей отошёл от большой картины.

— То есть? — она всё ещё сохраняла спокойствие, хотя пульс участился.

— Понимаете, сударыня, мы уже знаем. Знаем — кто и как. Не знаем только, зачем, — Себастьен был отстранённо вежлив. — И мы пока ещё не поделились этой потрясающей новостью ни с его высокопреосвященством, ни с вашим супругом.

— Ни с господином ди Мариано, — скривился Варфоломей.

— То есть, монсеньор, вы полагаете, что картину подделала Эмма? — Гаэтано смотрел на него… очень удивлённо смотрел, в общем. — Нет, я знаю, она классно рисует, но не вот это же?

Монсеньор хотел что-то ответить, но Эмма успела первой.

— То есть — не вот это же? Ты что же, считаешь, мне такая работа не по силам? — она обернулась к Гаэтано и глянула на него так, как будто она — принцесса крови, а он предложил ей вымыть пол.

— Мой портрет ты нарисовала очень похоже, но ведь там карандашом и на бумаге, пятнадцать минут на всё, а здесь чёртова прорва работы, — продолжал удивляться Гаэтано.

— А почему ты не удивляешься тому, что такую прорву работы может сделать вот эта девушка? — кивнула Эмма на Джованнину. — Или вот этот монах?

— Отца Варфоломея я сто лет знаю, он крутой. Джованнину недавно, но раз Варфоломей её к себе взял и не жалуется — то она тоже крутая. А про тебя мне и в голову не пришло, честно, — он не сводил с неё глаз.

— И ты не веришь? — она уже не замечала остальных, ей было важно — что сейчас скажет Гаэтано.

— Да я не понял даже пока, верить или нет. У меня в голове не укладывается. Я, честно говоря, думал, что это неизвестный и крутой художник-мошенник…

— А оказалось, что известный, не крутой и вообще не художник, — Эмма чуть не плакала.

Все некоторое время молчали, а потом Варфоломей изрёк:

— Вероятно, это была разновидность признания, так, сударыня?

Эмма молчала. Но снова влез Гаэтано:

— Монсеньор, а как узнали? Ну, что Эмма это сделала? Откуда сама мысль-то взялась?

— Ты по-прежнему не веришь, что госпожа Лоран талантлива и способна на большую и серьёзную работу? — негромко спросил монсеньор.