Морпехи против «белых волков» Гитлера - Владимир Першанин

Но, переждав минуту-две, австриец снова открыл огонь. Остальной экипаж тоже вел стрельбу и пока добивался своей цели, задерживая погоню.

Фатеев и Парфенов бежали по краю откоса, догоняя кинооператора. Оба сделали порядочный круг и, чувствуя, что отстают, решили сократить путь. Неосторожно приблизились к краю обрыва, который с тихим шорохом начал обваливаться. Вначале никто ничего не понял. Вниз стекала серая влажная масса, в которой барахтались оба десантника.

Более опытный северянин Антон Парфенов катился вместе с обрывом, не делая лишних движений, стараясь не утонуть в рыхлой массе. Слава Фатеев, легкий и мускулистый, понадеялся на свою ловкость, сумел почти выскочить, но тут же снова провалился по пояс.

Кинооператор, который находился напротив обоих, открыл огонь из небольшого карманного «вальтера». На выручку ему бежал один из пилотов с автоматом, стреляя на ходу. Парфенов барахтался уже по грудь, держа перед собой винтовку, чтобы не забить грязью затвор.

Фатеев добрался до твердой земли и сразу же попытался открыть огонь. Затвор заклинило, потребовалась пара минут, чтобы это понять. Он с руганью отшвырнул автомат и достал облепленную грязью РГД. Пули зашлепали вокруг него, одна ударила в правую руку, граната выпала. Славка бросился лицом вниз, и следующая очередь прошла почти вплотную, распоров телогрейку и задев правую лопатку.

Антон Парфенов едва не рычал от злости, пытаясь передернуть затвор винтовки, тоже забитый вязкой вулканической грязью. Кинооператор выстрелил в него несколько раз подряд, плечо обожгло, словно струей кипятка.

Автоматчик на бегу сменил магазин, передернул затвор, и Фатеев понял, что он сейчас не промахнется. Неожиданно поднялся Гриша Чеховских и, держа «дегтярева» на весу, дал длинную очередь. Он знал, что подставляет себя под МГ бортового стрелка, но другого выхода не видел. Они упали одновременно — автоматчик, получивший несколько пуль в спину, и Гриша Чеховских, которому пули попали в лицо.

Антон Парфенов ничего этого не видел, готовый взреветь от обиды и отчаяния. В пяти шагах от него гаденыш с маленьким пистолетом отщелкивал пустую обойму и вставлял новую, собираясь пристрелить его, беспомощного, завязшего в грязи.

Сжавшись с тугую пружину, собрав все силы своего крепкого мускулистого тела, Антон оттолкнулся прикладом, утопив винтовку почти целиком, вырвался из грязевой ловушки и прокатился последние метры.

Гаденыш с кинокамерами у ног успел выстрелить несколько раз подряд, снова попал, но остановить Антона было невозможно. Он прыгнул на немца с ходу, цепкие грязные пальцы сомкнулись на горле, ломая позвонки. Обессилев от возни и ран, Парфенов лежал на снегу, испятнанном кровью, не выпуская мертвого кинооператора.

Перестрелка подходила к концу. Австрийцу прострелил голову Афоня Шишкин. Стрелок умирал, дергая в агонии ногами, обутыми в собачьи унты. Штурман с простреленным плечом зажимал ладонью рану. Командир экипажа медленно отступал, стреляя из длинноствольного маузера.

– Сдавайся! — крикнул ему Маркин.

Командир экипажа, кавалер многих наград, на предложение не отреагировал. Выпустил две последние пули и побежал в сторону залива. В него стреляли, целясь под ноги:

– Нидер! Ложись! — кричал Маркин.

Раздался хруст льда, и подполковник вдруг исчез. Здесь уже начинался залив, а подтаявший на солнце многослойный лед оказался слишком тонким.

После короткой передышки, перевязав раненых, двинулись назад. Парфенов и Фатеев несли кассеты с пленкой и пулемет. Гришу Чеховских пришлось зарыть в снегу, обложив могилу камнями. Раненого немецкого штурмана тащили Маркин и Шишкин. Немец кое-как передвигал ноги, но вскоре окончательно обессилел. А вдвоем перетаскивать его через трещины и глыбы льда сил не хватало.

– Вставай, — хлопнул штурмана по спине Маркин.

Тот отрицательно покачал головой и стал что-то объяснять, показывая на опухшее раненое плечо.

– Нести тебя некому, — не заботясь о том, понимает его штурман или нет, устало проговорил капитан-лейтенант. — У нас двое тоже ранены. Пять минут на отдых, а дальше…

Оказывается, штурман что-то понимал по-русски и попросил пистолет с одним патроном.

– Мы твой вопрос сами решим, — ответил Маркин, — без игры в благородство. Гришу Чеховских убили, Фатеева и Парфенова продырявили, едва ноги несут. Не хватало, если ты Шишкина или меня подстрелишь.

С трудом поднялись. Оттягивали руки тяжелые кассеты с пленкой, не хотелось бросать пулемет, который мог пригодиться в любую минуту. Группу ищут и наши, и немцы. Неизвестно, чей самолет появится раньше.

– Афанасий, кончай с фрицем и догоняй нас, — приказал капитан-лейтенант.

Шишкин шмыгнул носом и кивнул.

– Документы забрали? — напомнил Маркин.

– Так точно. Там у него на фотографии фрау и двое детишек.

– Ну, пожалей их. И заодно наших баб с детишками, которых он утопил.

Группа медленно тронулась в путь. Позади хлопнул выстрел. Шишкин с пулеметом на загривке догнал остальных.

– А ведь смелые они, сволочи, — через некоторое время сказал Афанасий. — Командир мог в плен сдаться, а предпочел под лед броситься. И штурман о пощаде не просил.

Маркин хотел с ним согласиться, но вместо этого выругался матом:

– Смелые, когда гражданские пароходы топят и баб с детьми добивают. Ты мне больше на жалость не дави, — повысил голос капитан-лейтенант. — Я бы их всех под лед спустил. В Ленинграде целые рвы мертвыми не успевают набивать, а ты пустую болтовню развел.

– Да ладно, командир, успокойся, — вмешался на правах раненого Фатеев. — Афоня сегодня пулеметчику прямо в лоб закатил. Заслуживает прощения и награды.

– Да, пулеметчик у них сильный был, — поддержал Фатеева Антон Парфенов. — Если бы не Афанасий, мог бы дел понаделать.

Через несколько часов группу подобрал мотобот. Десантникам, вывалянным в грязи, с засохшими повязками, помогли взобраться по трапу. Вопросов не задавали, видели и не такое. Маркин осторожно поставил в капитанскую рубку две коробки с распластанным орлом на каждой.

– Вот за это добро один наш ястребок накрылся и мы потеряли Гришу Чеховских. Похоронить толком не могли.

– Бывает, — посочувствовал капитан моторного бота. — Водку будете?

– Да хоть спирт!

В санбате хирург удивлялся, вытаскивая мелкие медные пульки из дрожавшего от напряжения тела Парфенова:

– В тебя что, из дамского пистолета палили?

– Ага, — кивнул десантник. — Я его на память прихватил.

– А хозяин?

– Задушил его, суку. Пулял в меня, как в мишень.

Медсестра, глядя на широкую мускулистую грудь парня, вздохнула и улыбнулась ему.