(не)хорошая девочка - Джина Шэй

Она слушалась. Просто брала и слушалась. А ведь могла бы сказать: “Нет”, могла бы просто увернуться от его руки. Вот уж истинно сабмиссивный инстинкт, как он есть. Такая сладкая, и совершенно нетронутая пороком ягодка. Её покорность просто зачаровывает. Хочется еще и еще. Хочется всю её, до самого конца. Её — целующую его руки. Её — умоляющую её трахнуть. Её — готовую в любой момент послужить для его удовольствия.

— Я так хочу, — невозмутимо отвечает Вадим на её вопрос и проводит большим пальцем по пересохшим губам. Девушка дрожит, мелкой, едва заметной дрожью. Она даже жмурится от волнения. Боится. Но не отстраняется. Хороший знак, на самом деле.

— Если говорить точнее, я хочу тебя, ушастая моя. И никто не должен причинить вред зайке, которую хочу я. Поэтому, да, я тебе помогаю, я тебя защищаю, я тебя охраняю. Я так хочу. Это мой каприз. Я уже тебе говорил — не люблю отказывать себе в капризах.

— Я же не могу, — со стоном выдыхает девушка, будто пытаясь сбросить с себя дурман. — Я не могу. С вами — не могу. Мой отец…

Вадим тянет её голову выше, заставляя девчонку вытянуться в струнку, а потом с удовольствием склоняется к её губам сам.

— Но ты хочешь, — мягко шепчет, перед тем как обрушиться на её губы голодным ртом. Дягилев с трудом удерживается от большего, он прекрасно помнит, что напористость зайку пока пугает. Пока она его не приняла, нужно потерпеть.

Святой Эрос, какой же восхитительный мягкий сладкий рот. Трахнуть бы его прямо сейчас, засадить член до самого горла, кончить на эти мягкие чувственные губешки, но пока нельзя. Зайка к таким подвигам еще не готова.

Пока можно брать этот рот только языком, жадно, глубоко, пытаясь достать до гланд. Закусывать губы, так чтобы маленькая сбежавшая от Вадима дрянь вскрикивала и вздрагивала, но все-равно так и тянулась к нему навстречу. Сжимать пальцы на обнаженной, беззащитно подставленной шее, чтобы она ощущала, в чьей она власти. И она ощущает — и дрожит еще сильнее, цепляясь своими тонкими пальчиками в пиджак Дягилева.

Дивное ощущение, горячее, темное, пьянящее.

Зайка в его руках.

Сладкая, дрожащая, трепещущая, доступная малышка. Вадим тянет её на себя, заставляя встать и пересесть к нему на колени. И она снова поддается, дивное послушное создание.

И пальцы лезут под широкую футболку, ложатся на нежную кожу живота и ползут вверх. Недолго ползут, на самом деле, скользят по мягким холмикам груди, задевают уже торчащие сосочки.

— Не надо, — тихо всхлипывает Соня, явно из последних сил, опуская ладони на запястья Дягилева и просто заставляя их вылезти из-под её футболки. Девушка выглядит растерянной и жутко несчастной.

— Хочешь же? — вкрадчиво выдыхает Вадим, отрываясь от её губ, впиваясь в её глаза своими. — Хочешь быть моей, а, зайка?

— Хочу… — Это из её рта вырывается случайно, это очевидно, по досадливой гримаске, по вспыхнувшим на светлой коже щек алым пятнам.



— Какая хорошая мне попалась девочка, — забавляясь, шепчет Вадим. — Честная, послушная зайка.

— Я не могу, — измученно выдыхает Соня и старается слезть с коленей Дягилева, но тот настойчиво её удерживает на месте. — Я не могу.

— Зайка, если ты не трансвестит и в твоих трусишках меня не ждет сюрприз длиной сантиметров в двадцать — ты вполне можешь, — забавляясь замечает Вадим, прижимая ладони к пояснице девушки. — Ну, а если и ждет, знаешь, я знаю еще штук семь способов получения удовольствия. И это только навскидку.

Она снова пытается соскользнуть с его колен. Вадим хмурится, ловя её взгляд, и девушка замирает. Черт, ну идеальная же Нижняя. Вот прям такая, какая нужно. Чтобы подчинялась с полувзгляда, с легкого жеста, чтобы свести наказания к минимуму, тем более что Вадим не был особенным поклонником порок. Вот ведь подстава от судьбы, что идеальной сабой Вадиму кажется не кто-нибудь, а дочь Старика Афони, которая даже поверхностно не знакома с Темой. Но это как раз исправимый пробел в её знаниях.

— Это из-за отца? — мягко спрашивает Вадим. — Папа не узнает, я могу тебе поклясться. Я ему, знаешь ли, не отчитываюсь. Я ему точно не скажу, Баринов тоже будет помалкивать, разве что ты пойдешь в надежде, что чистосердечное признание тебе смягчит убийство. Ты пойдешь?

Зайка мотает головой, закусив губу. Но она закостенела и дрожит, и кажется сейчас — уже больше от страха, чем от возбуждения.

— Малышка, — Дягилев касается кончиками пальцев её щеки. — Я же говорил тебе, я не беру силком. Помнишь?

Она снова кивает, а на длинных темных ресницах вдруг блестят искорками слезы.

— Нет, это никуда не годится, — Дягилев вздыхает, скручивает себя в тугой узел и ссаживает Соню со своих колен. — Я не могу трахаться с плачущей женщиной. Я начинаю комплексовать и думать, что плохо стараюсь.

— Простите, — пищит это напуганное создание, вскидывая на Вадима свои огромные оленьи глазищи. — Я не из-за вас…

Тьфу ты, пропасть, вот ведь дрянь ушастая. Вот как её такую — смешную, напуганную, уязвимую — не хотеть и не простить?

— Собирайся, — бросает Вадим, в воспитательных целях сохраняя на лице хмурость. — Здесь тебе лучше не оставаться, место засвечено перед Бариновым, поживешь у меня.

А еще у Вадима дома есть не одна бутылка коллекционного француского вина, и может быть, хоть оно поможет этой дурочке так не трястись при мысли о сексе. Ну, и там, конечно, Дягилев сможет позволить себе однозначно больше, чем тут на кухонном подоконнике.

— А… А Марина? — спохватывается Соня, торопливо стирая с щек остатки слезинок.

— Марину твою привезет Иван, — Вадим проходит в прихожую и надевает свое пальто. Оглядывается на замершую в двух шагах растерянную зайку.

— Ты собираться будешь или нет? — Дягилев смотрит на Соню, и девушка вздрагивает, прикусывает губу и кивает.

— Одеждой не заморачивайся, — мимоходом бросает Вадим, глядя, как она нервно бросается в комнату. — Бери свои документы, ради которых ты так подставилась, одевайся и поехали. Все остальное можно купить, в конце концов.

И еще не хватало оттягивать выезд. У Вадима из-за очередного сексуального облома в ушах шумит морской прибой.

Чем дальше, тем сильнее бледнеет зайка. Но тем не менее — она влезает в какие-то подружкины ботиночки, розовую куртку и снимает с вешалки коричневую сумку на длинном ремне.

— Все?

Девушка кивает снова, по-прежнему напуганная и встревоженная. Вот уж правда зайка, как она есть. Ладно, нужно войти в её положение, у неё одни неприятности следуют за другими. Сейчас войдешь в положение — позже войдешь и в вагину. Дивная поговорка, Дягилев сам её придумал, еще в юности.

— Выходите, я сейчас, только ключи возьму, — Соня выдвигает ящик тумбочки, притулившейся в углу.

Вадим пожимает плечами, поворачивается к двери. Замка было два. Один — с автоматическим защелкиванием, открывающийся изнутри. Нижний — дополнительный сейчас не закрыт. Соня находит-таки ключи в ящике и шагает вслед за Вадимом. Он открывает дверь, и выходит на лестничную клетку.