Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

— Непременно должно быть что-то еще.

Питт был в растерянности. Ему было известно так много, и в то же время так мало: объяснения, ставившие все на свое место, — растущая безысходность, вполне объяснимая, одиночество, чувство обделенности. Достаточно ли будет этого, чтобы повесить человека, повесить Мориса Джерома за убийство Артура Уэйбурна?

— Да, сэр, — произнес инспектор вслух. — Да — мы будем искать, повсюду, где только сможем.

— Хорошо. — Суинфорд кивнул. — Хорошо. Что ж, принимайтесь за дело! Всего хорошего, инспектор.

— До свидания, сэр. — Питт молча прошел к Двери и открыл ее. Выйдя в коридор, он забрал у лакея шляпу и пальто.

Шарлотта отправила Доминику письмо, в котором настойчиво просила его ускорить шаги по Устройству знакомства с Эсмондом Вандерли. Она сама смутно представляла себе, что надеялась узнать, однако сейчас как никогда важно было предпринять эту попытку.

И вот наконец сегодня пришел ответ, в котором Доминик сообщал, что может, если она хочет, проводить ее на вечеринку, хотя он и сомневался, что ей там будет интересно. В приписке он спрашивал, есть ли у нее что-нибудь подходящее, потому что сборище собиралось модное и даже немного вызывающее. Если Шарлотта решит ехать, он заедет за ней в своем экипаже в четыре часа.

У Шарлотты в голове все смешалось. Разумеется, она поедет! Но что ей надеть, чтобы не опозорить Доминика? Модное и вызывающее! Эмили до сих пор не вернулась в Лондон, так что одолжить наряд у нее было нельзя, даже если бы было время. Взбежав наверх, Шарлотта распахнула настежь дверцы гардероба. Сперва она ощутила надежду. Все ее платья были сшиты по прошлогодней моде — ну или, в крайнем случае, по позапрошлогодней. Но все они были сугубо практичными — а разве можно дать наряду более уничижительную оценку? Ну кому сейчас была нужна их практичность?

Вот бледно-лиловое платье двоюродной бабушки Веспасии, которое ей дали на похороны. С черной шалью и черной шляпкой оно выглядело траурным — и очень подходящим. Достав платье, Шарлотта критически его оглядела. Определенно, оно было роскошным и очень строгим — облачение герцогини, и притом престарелой. Но если отрезать высокий воротник, сделав откровенный вырез, и выпустить рукава из-под пелерины, платье станет выглядеть гораздо более современно — больше того, по-авангардистски!

Блестящее решение! Эмили гордилась бы ею. Не давая себе времени передумать, Шарлотта схватила с ночного столика ножницы для вскрытия писем и принялась за работу. Она знала, что если остановится и задумается о том, что делает, то потеряет всю свою решимость.

Работа была завершена вовремя. Шарлотта уложила волосы в высокую прическу (ах, если бы только Грейси умела прислуживать знатным дамам!), покусала себе губы, наполняя их алой кровью, и пощипала щеки, придавая им цвет, после чего сбрызнула себя лавандовой водой. Когда приехал Доминик, она величественно выплыла ему навстречу, держа голову высоко поднятой, стиснув зубы, не смотря ни вправо, ни влево и уж тем более не на Доминика, чтобы узнать, что он о ней думает.

Когда они сели в экипаж, Доминик открыл было рот, собираясь сделать какое-то замечание, затем слабо улыбнулся, несколько смущенный, и снова закрыл рот.

Шарлотте хотелось верить, что она не выставляет себя на всеобщее посмешище.

Вечеринка оказалась не похожа на все те, где ей приходилось бывать прежде. Она проходила не в одном зале, а сразу в нескольких, богато украшенных, хотя обстановка и показалась Шарлотте чересчур навязчивой, подражающей в одном помещении двору последних французских королей, в другом — дворцу турецкого султана, а в третьем — чему-то восточному, с расшитыми золотом шелковыми ширмами. В целом атмосфера была помпезной и несколько вульгарной; у Шарлотты возникли серьезные сомнения в том, мудро ли она поступила, явившись сюда.

Но если она и беспокоилась насчет своего платья, выяснилось, что все ее опасения были напрасны; некоторые наряды были настолько вызывающими, что в сравнении с ними молодая женщина почувствовала себя одетой чрезвычайно скромно. И действительно, хотя ее платье открывало довольно смелым вырезом грудь и оголяло плечи, глядя на него, не возникало тревожного ощущения, что оно полностью сползет с тела, предрекая катастрофу. А Шарлотта, оглянувшись по сторонам, пришла к выводу, что именно эта опасность угрожает нарядам кое-кого из присутствующих дам. Если бы бабушка их увидела, ее хватил бы апоплексический удар! Молодая женщина стояла и наблюдала за ними, удерживая Доминика за руку, чтобы он не улизнул, оставив ее одну. Поведение некоторых гостей было настолько откровенным, что его ни за что не потерпели бы в тех кругах, в которых Шарлотта вращалась до своего замужества.

Но Эмили всегда говорила, что высший свет сам устанавливает для себя правила.

— Ты хочешь уйти? — с надеждой в голосе прошептал Доминик.

— Разумеется, нет! — ответила Шарлотта, не дав себе времени задуматься из опасения, что она согласится. — Я хочу познакомиться с Эсмондом Вандерли.

— Зачем?

— Я же тебе говорила — речь идет о преступлении.

— Знаю, — резко ответил Доминик. — Полиция уже арестовала учителя. Во имя всего святого, чего ты рассчитываешь добиться, переговорив с Вандерли?

Это был очень разумный вопрос, и Доминик имел определенное право его задать.

— Томас не до конца уверен в его виновности, — шепотом ответила Шарлотта. — В этом деле остается еще очень много неясного.

— Тогда почему он арестовал этого человека?

— Ему приказали!

— Шарлотта…

В этот момент молодая женщина, рассудив, что храбрость является неотъемлемой частью осторожности, отпустила руку Доминика и устремилась вперед, вливаясь во всеобщее веселье.

Она тотчас же обнаружила, что все беседы здесь поверхностные и игривые, изобилующие модными словечками и безудержным смехом, а также многозначительными взглядами. В другой раз Шарлотта, возможно, посчитала бы себя лишней, однако сейчас она была здесь, чтобы смотреть и слушать. Тем немногим, кто обращался к ней, она отвечала односложно, даже не пытаясь завязать разговор, полностью поглощенная наблюдением за окружающими.

Все до одной женщины были богато одеты и буквально источали уверенность в себе. Они легко скользили от одной группы к другой, заигрывая с мастерством, которому Шарлотта завидовала и которое в то же время осуждала. Овладеть подобным искусством было для нее все равно что отрастить за спиной крылья. Казалось, что даже самые непривлекательные одарены способностью блистать остроумием и щеголять собой.

Мужчины также были одеты по последнему слову моды: безукоризненно скроенные пиджаки, пышные галстуки, вызывающе длинные волосы, вьющиеся так, что позавидовала бы и женщина. В кои-то веки Доминик выглядел блеклым. На фоне остальных его правильное лицо казалось скромным, одежда была строгой — и Шарлотта поймала себя на том, что так ей нравится гораздо больше.

Один стройный молодой мужчина с красивыми руками и страстно чувственным лицом стоял в одиночестве у стола, не отрывая взгляда темно-серых глаз от пианиста, исполняющего на рояле ноктюрн Шопена. У Шарлотты мелькнула мысль, не чувствует ли он себя здесь таким же лишним, как и она сама. На лице у него было написано несчастье, глубокое горе, которое он стремился развеять, но тщетно. А что, если это и был Эсмонд Вандерли?