Буря в полдень - Антанас Томасович Венцлова

За ужином в комнате своего хозяина мы на минуту как бы забыли трагическое состояние Литвы и даже всей страны. Нет, забывать об этом нельзя было ни на мгновение. Мы рассказывали Ротомскисам, как узнали в Литве про войну, как бомбежка застала нас в Минске, как горел весь город… От них же мы узнали очень мало нового. Было ясно, что немцы, нарушив пакт о ненападении, внезапно атаковали нас и местами глубоко вторглись на нашу территорию. Никто точно не знал, где идут бои, какие города уже оккупированы гитлеровцами. Ротомскис сказал, что и в Москве царит невеселое настроение; это совершенно понятно — многие москвичи уже сражаются на фронтах, многие досрочно призваны в армию, и их семьи волнуются о близких. Все знают, что на страну напал сильный и коварный враг, но никто не сомневается в том, что он будет разгромлен и изгнан. Конечно, думать, что это случится в ближайшие недели или месяцы, — наивно. Война, по-видимому, окажется затяжной и тяжелой. С нашим правительством в Каунасе связь прервалась в первый же день войны, и у Ротомскиса не было никаких сведений о судьбе руководящих товарищей, наших писателей и деятелей искусства. Мы были первыми беженцами из Литвы, которым на шестой день войны, то есть 27 июня, удалось добраться до Москвы.

Спать мы ушли поздно вечером. После напряжения последних дней мы ощутили невероятную усталость и заснули сразу тяжелым, каменным сном.

Наутро я вышел погулять по военной Москве.

Улицы были полны людей, как и в мирное время. По мостовой шагали и шагали войска. Они ехали также на грузовиках, чаще всего в западном направлении. Некоторые отряды проходили с песней. Кое-где на тротуарах останавливались женщины, мужчины и дети; они махали солдатам. Женщины вытирали глаза, плакали или даже громко рыдали. Люди сгружали с машин мешки с песком и несли их к большим витринам на улице Горького. Несколько раз милиция и военные патрули проверили мои документы. В киосках торговали мороженым, соками, лимонадом. Женщины у лотков продавали папиросы «Казбек», а также букинистические книги, которые покупали воины и штатские. На стендах висели объявления — в четырнадцати городских театрах все еще шли спектакли мирного времени. МХАТ ставил «Трех сестер» и «Анну Каренину». Большой театр был закрыт (может быть, уехал на гастроли), но работал филиал, где пели Козловский и Лемешев. Как и до войны, у театральных касс терпеливо выстраивались длинные очереди.

В витринах были расклеены газеты. В них много места занимали сообщения о войне — о «тяжелых оборонительных боях» на Минском, Брестском, Одесском и других направлениях. Часто указывалось, что силы врага преобладают. Читать эти сообщения было невесело, но и у них тоже толпились люди, жаждавшие узнать об истинном положении дел.

В магазинах было еще немало различных товаров — обуви, валенок, игрушек, материалов. Удивляло то, что в магазины можно было попасть и купить все необходимое. Работали рестораны и закусочные. Зайдя в закусочную недалеко от Арбатской площади, я получил хороший кофе с булочкой и сосиски. Посетители заказывали горячие блюда, традиционные сто граммов водки или пиво.

Уже в первые дни войны населению было предложено сдать радиоприемники. Разумный шаг, поскольку враг, как выяснилось впоследствии, сообщал о своих невиданных победах, полном разброде в Красной Армии, передавал множество глупых сообщений в надежде подорвать моральный дух не только солдат, но и мирного населения. Позднее мы увидели немецкие газеты, привезенные с фронта, и прочитали в них, что в Москве-де царит всеобщая анархия, что «банды большевиков» на перекрестках улиц стреляют друг в друга, что ночью на одичавшие улицы Москвы прибегают волки и воют на разные голоса. Нам, которые как раз жили в Москве и видели, что, несмотря на трудности военного времени, город героически держится и порядок не нарушается, было смешно читать подобные «сообщения»… (Подобные сведения гитлеровская пропаганда чаще всего преподносила во второй или третий год войны, но и раньше подобных «жемчужин» в их газетах и радиосообщениях было хоть отбавляй…)

Я совершенно ничего не знал не только о своей семье, с которой так неожиданно и злополучно расстался. Ни весточки не было и о друзьях. Где Креве, Цвирка, Нерис, Корсакас, Монтвила, Марцинкявичюс? Где, в конце концов, Борута? За него я был спокоен — перед самой войной, как я уже говорил, я отвез его в Бирштонас на лечение. Не могли же немцы бомбить такое место, как Бирштонас… Я не подумал, что как только придут гитлеровцы, изо всех углов вылезут фашистские пособники с белыми повязками на рукавах и начнут ловить всех подозрительных, и не только ловить, но и зверски убивать… Но обо всем этом мы узнали значительно позже…

«Правда» напечатала статью Янки Купалы «Германский фашизм — злейший враг белорусского народа». Статья потрясла меня.

«Если враг сорвет яблоко, созревшее в нашем саду, — писал великий белорусский поэт, — оно разорвется гранатой в его руках!

Если он сожнет горсть наших тяжелых колосьев, зерна вылетят и поразят его свинцовым дождем!

Если он подойдет к нашим чистым студеным колодцам, они пересохнут, чтобы не дать ему воды!»

Я знал, что после Первого съезда латышских писателей Янка Купала, Якуб Колас и другие белорусские писатели заезжали в Каунас. Это было перед самой войной. Я обрадовался, что они успели отступить. Янка Купала наверняка сейчас находится где-нибудь в прифронтовой полосе, а может быть, и в Москве…

«Вот что должны делать писатели!» — подумал я, прочитав статью Янки Купалы. Гневным словом — вот чем мы можем помочь великой борьбе!

Статья захватила и Людаса Гиру. Дня два мы прикидывали свои возможности. Пожалуй, единственное, что мы можем, — это как можно скорее организовать литовские передачи по московскому радио.

Когда мы пришли в старый дом в конце площади Пушкина, за редакцией «Известий», нас принял председатель Радиокомитета, молодой энергичный Дмитрий Поликарпов, который позднее некоторое время работал секретарем Правления Союза писателей СССР. Поликарпов был утомлен, ежеминутно на его столе звонил телефон. Узнав, кто мы и как оказались в Москве, он вспомнил мои статьи и стихи Гиры в московской печати. Сразу же завязалась простая беседа о том, что нас всех заботило. В Москве в это время уже находилась актриса Казимера Кимантайте{110}. И