Сердце огненного острова - Николь Фосселер

Якобина встала, чтобы лучше его разглядеть – мальчишка мгновенно повернулся и исчез среди деревьев. Еще пару мгновений она смотрела на место, где он стоял, а потом стала собирать кораблики, чтобы отнести их в дом. Позади нее послышались шаги, и она обернулась. Держа руку за спиной, к ней подошел Ян Моленаар.

– Единственная вечная вещь в этом мире – бренность всего земного, – тихо проговорил он. – Особенно тут, в тропиках. – С этими словами он протянул Якобине цветок. Овальные, словно восковые лепестки были кремово-белыми по краям и желтыми в середине. Такие цветы были на многих деревьях в саду. Якобина хотела засушить и их – из-за умопомрачительного, сладкого аромата, лившегося вечерами в ее окно.

– Живые цветы все-таки красивее всего, – добавил он.

Якобина кивнула и протянула руку за цветком, но Ян Моленаар не отдал его.

– Их носят в волосах. Можно я…

Она смущенно кивнула, и он подошел ближе, так близко, что Якобина ощутила кожей тепло его тела. От него приятно пахло – свежим бельем, нагретым на солнце камнем и зеленым мхом.

– Научное название этого цветка – «плюмерия», – приговаривал он, прикрепляя цветок к ее пучку, отчего у нее по спине побежали мурашки. – Мы, европейцы, называем его «франжипани», а здесь его зовут «кембойя». – Он наклонил голову набок, оценивая свою работу. Якобина посмотрела на него из-под опущенных ресниц. Его лицо было так близко, что она видела первые тонкие морщинки под его глазами, а цвет самих глаз был удивительный, тепло-серый, почти как цвет мориона, дымчатого кварца. Ян Моленаар усмехнулся, и морщинки сделались глубже. – Ну, для мужчины я справился с задачей вполне прилично.

Их взгляды встретились и пару мгновений не могли оторваться друг от друга, потом Ян Моленаар отступил на полшага, кашлянул и провел пальцами по рту и подбородку.

– Вы уже видели город? – поинтересовался он. Когда Якобина покачала головой, он быстро добавил: – Хотите посмотреть? Когда у вас выходной день? У вас ведь бывают выходные?

Якобина опустила голову. Об одном выходном дне в неделю, желательно о воскресенье, речь шла еще во время переписки с Маргаретой де Йонг, но Якобина не решалась напомнить ей об этом. Кроме того, она охотно проводила время с детьми и даже не знала бы, чем ей заняться в свой выходной. Ей и так хватало времени на себя.

– Да, – медленно проговорила она, – но…

– Но Грит просто забыла про них, да? – Он засмеялся. – Похоже на нее! Пойдемте! – Не успела Якобина опомниться, как он взял ее за руку и быстро повел по веранде к задней стене дома. – Грит!

Блюдце – в одной руке, чашка – в другой, нога на ногу – Маргарета де Йонг, одетая в бело-голубой саронг, сидела на ротанговом стуле. Услышав свое имя, она вопросительно посмотрела на Яна Моленаара и Якобину. Майор, небрежно развалившийся в своем кресле, тоже взглянул на них, подняв брови. Только темнокожий мальчишка продолжал размеренно дергать за веревку подвешенного над столом опахала пунка.

– Драгоценнейшая, неподражаемая Грит, – воскликнул Ян Моленаар, когда он и Якобина подошли к столу на веранде, – как только что случайно выяснилось, ты забыла о том, что вашей домашней учительнице полагаются выходные дни. А нони Бина, – он слегка качнул рукой Якобины, которую по-прежнему не отпускал, – слишком деликатна, чтобы напомнить тебе об этом.

Щеки Якобины горели от стыда: ситуация складывалась неприятная, а рука Яна Моленаара, казалось, сжимала не руку, а ее сердце, мешая ему биться.

Маргарета де Йонг широко раскрыла глаза и поставила чашку на блюдце; прижала ладонь к своим губам, потом к груди и все это время смотрела то на мужа, то на Яна, то на Якобину.

– Боже мой! Я ужасно сожалею, нони Бина! Какая я невнимательная! Почему же вы молчали? Конечно, вам полагается свободный день! Извините меня! Не понимаю, как это получилось! – Она огорченно нахмурилась.

Майор пожал плечами и потянулся к пепельнице, чтобы стряхнуть пепел сигариллы.

– Господи, Грит, не делай из этого трагедию! Так произошло из-за того, что ты занялась своими веночками и предоставила все делать прислуге. Пускай фройляйн Беек получит все свободные дни, которые ей причитаются. И забудем об этом. – Он снова откинулся на спинку кресла и что-то проворчал по-малайски.

На щеках госпожи де Йонг появились красные пятна.

– Так и сделаем, дорогая нони Бина? Ах, Боже, я очень сожалею, поверьте!

– Да, конечно, конечно, – тихо ответила Якобина; она чувствовала себя чуточку виноватой, что не говорила об этом раньше и теперь поставила госпожу де Йонг в такое неприятное положение. Острый взгляд, которым смерил ее майор, усилил ее неловкость. Несмотря на его сдержанное, чуточку грубоватое дружелюбие, Якобина всегда чувствовала себя скованно в его присутствии. Возможно, оттого что она так редко его видела: он уезжал из дома рано утром и возвращался очень поздно. Для детей был праздник, когда он однажды приехал домой днем и поиграл с ними в саду.

– С первой минуты, – проговорил майор, – я не сомневался, что Ян подбросит нам бомбу, потому что женится на нашей фройляйн ван дер Беек. – Он погрозил Яну Моленаару рукой, державшей сигариллу. – Этого, мой дорогой, тебе никто в нашем доме не простит, сразу тебе говорю!

Якобина густо покраснела и хотела выдернуть свою руку из руки Яна Моленаара, но он сжал ее крепче.

– Винсент, я и в выпитом не могу тягаться с тобой! – засмеялся он. – Я ни в чем не могу тягаться с тобой, в том числе и в догадливости!

Майор громко расхохотался. Он, со своими крепкими, ровными зубами и очень острыми клыками, был похож на мощного пса, показавшего свой оскал.

– Вы можете завтра же исправить эту оплошность, – продолжал Ян Моленаар и взглянул на Якобину, – и дать нони Бине положенный выходной. – Ее сердце едва не остановилось, когда он погладил большим пальцем ее руку. – Тогда я смогу показать ей город.

С широкой, от уха до уха, ухмылкой Будиарто стоял перед двуколкой, запряженной пони, когда Якобина торопливо вышла утром из дома.

– Доброе утро! – крикнула она Яну Моленаару, который стоял у колонны, скрестив руки. – Простите, я знаю, что опоздала!

Поскольку саронг и кебайя были уместны только в доме, Якобине пришлось вспомнить о привезенном из Амстердама гардеробе. Хотя весь ее выбор состоял из белых блузок и синих или серых юбок, она долго стояла перед шкафом, вынимала один за другим свои сыроватые и липкие на ощупь наряды, надевала и снимала. Наконец, остановилась на тонкой серой юбке и просторной белой блузке с маленьким, круглым вырезом, завернув рукава до локтя. Надела туфли на босу ногу, соломенную шляпу и почувствовала себя отважной и готовой к любым приключениям.

– Доброе утро, – приветливо ответил Ян Моленаар и отошел от колонны. – Можно не торопиться. Весь день в нашем распоряжении.

– Селамат паги. Доброе утро, – поздоровалась Якобина с Будиарто. Он поклонился, помог ей сесть в двуколку, а сам уселся впереди.