Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - Луи де Берньер

Дионисио отправился в полицейский участок и спросил Агустина. Вышел молодой полицейский, они поздоровались и обнялись. Агустин, с удовольствием отметив, что Дионисио по-прежнему носит пистолет Рамона, сказал:

– Эй, Дио, нужно забрать у тебя револьвер. Счастье твое, что я раньше не заметил, это ж казенное имущество.

– А он тебе кое-что принес, – ответил Дионисио. Вынув из дула пробку от микстурного пузырька, он вытряхнул тонкую сигару и протянул ее Агустину. – В память о Рамоне; это тебе, если дашь мне бесплатно позвонить по служебному телефону.

– Я тебя арестую за неудачный подкуп офицера полиции, – хохотнул Агустин. – Но потом освобожу, если согласишься пропустить со мной стаканчик. Телефон в кабинете.

Дионисио позвонил в контору «Белой Овцы» – «Издание книг для стран зоны кастильского диалекта». Он вызвал большой переполох, когда назвался и спросил управляющего; тот моментально подскочил к аппарату, желая узнать, чем может быть полезен. Когда Дионисио сказал, что хочет забрать все излишки: хорошие, но не проданные книги, остатки прежних изданий, поврежденные, но годные для чтения экземпляры, управляющий, оправившись от удивления, сообщил: у них скопилось большое количество томов «Доньи Барбары» Ромуло Гальегоса.[47]

– Мы думали, действие авторского права уже закончилось, выпустили книгу, а потом оказалось, что права по-прежнему у какой-то венесуэльской компании, так что продавать не смогли… Желаете, чтобы я прислал сотню экземпляров в полицейский участок Ипасуэно? Вы серьезно?… Конечно, вы не шутите, прошу извинить, просто я так удивился… Да, хорошо. Время от времени я буду присылать еще, но не бульварные романы и подобный хлам… Обижаете, сеньор Виво, хлам мы не издаем.

Потом управляющий попросил о небольшой ответной любезности.

– Хорошо, – сказал Дионисио, выслушав просьбу, – я не возражаю, можете использовать лозунг «Дионисио Виво рекомендует наши книги», только не в рекламе всякого хлама… Да, я знаю, вы не издаете хлам, но если вдруг случайно окажется, что все же издаете, то не будете использовать мое имя, договорились?

Агустин с Дионисио отправились в бордель мадам Розы пропустить по стаканчику и вспомнить дни, когда в саду Дионисио все время появлялись трупы, и Рамон еще был жив, и Аника. Потом Дионисио пошел на кладбище, посидел у могилы Рамона, беседуя с ним, словно тот рядом. Положил на могилу белый цветок и отправился навестить Анику. Стекло портрета треснуло. На фотографии Аника улыбалась. Дионисио приложил к губам кончики пальцев и коснулся ее лица. Опустил на могилу два белых цветка и пошел опять в заведение мадам Розы повидаться с Бархатной Луизой. Он хотел, чтобы кто-нибудь его обнял и понял, как ему пусто.

Влияние доктора Галико, отца нации, по-прежнему ощущалось повсеместно, и присутствие его всепроникающего призрака было вполне осязаемо. Он один шел против течения в ту пору, когда лидеры свежеиспеченных независимых государств старались перещеголять друг друга в европеизации самих себя и своих стран. Широко распространено мнение: латиноамериканец – больше европеец, чем испанец, потому что испанец – сначала испанец, а уж потом европеец. То же касается француза – он прежде всего француз, – и вообще всех народов Европы. Латиноамериканцы видят Европу со стороны как целое, и оттого могут считать себя истинными представителями этого континента, на нем даже не побывав.

Но не таков был доктор Галико – выдающийся туземец своего времени. Он поощрял изучение индейских языков и запрещал любого рода торговлю с заграницей, целью ставя самодостаточность во избежание господства иностранной экономики. В период его абсолютной диктатуры, длившейся тридцать один год, три месяца и двенадцать дней, ни один гражданин не покинул страну, а въехали только четыре иностранца, причем на условии, что не предпримут попытки выезда. Рискнувшего сбежать ботаника повесили перед дворцом на дереве и разнесли пулями в куски, достаточно мелкие, чтобы избавить грифов от труда раздирать останки.

Ни один историк не мог с уверенностью сказать, кто такой доктор Галико – просвещенный благодетель или сумасшедший преступник, что не помешало его посмертному возвеличиванию в национальные герои. Большинство национальных героев всех стран – сумасшедшие преступники. Доктора отличали победы над генералом Белграно в бою, в домино, в армрестлинге; он запретил изучение философии Уильяма Оккама на том основании, что нет причины, по которой сущее не могло бы необязательно и беспредельно увеличиваться.

Так сложилось, что утешением доктора Галико стала любовница-индианка, поскольку глубоко религиозная жена неохотно соглашалась на близость лишь в день его ангела. Индианка быстро нахваталась изящных манер, как любая женщина в ее положении, и по сути превратилась в первую леди нации. Импульсивность доктора Галико и его абсолютная власть способствовали тому, что даже сливки общества отбросили сомнения и отнеслись к индианке с величайшим уважением и почтительностью, не смея отвергнуть приглашения искупаться нагишом в реке, а потом отправиться на корриду с таким количеством быков, что после кровь два дня текла по улицам, окрашивая мостовую в разные цвета.

Когда доктор Галико умер и в воинском гробу был благополучно предан земле, общество восстало против Препуции (получившей такое прозвище из-за формы любимой шляпки),[48]и ей пришлось позорно бежать за границу. На борту корабля, где матросы взыскали с нее жестокую плату за проезд, Препуция направилась в Париж и умерла там в нищете. Ее кости покоились на кладбище у Церкви Сен-Сюльпис, и вся эта история подала его превосходительству блестящую идею, когда консерваторы в последнюю минуту обошли его на антиамериканских скачках и он три дня бесновался. Он тоже мог разыграть патриотическую карту.

Первым делом он заявил, что намерен изменить решение судьи на матче чемпионата мира по футболу, из-за которого их сборная вылетала из соревнований. Венгерский арбитр определил умышленную игру рукой в голевой ситуации, назначил пенальти, и мяч, естественно, оказался в сетке ворот. Весь мир видел на телеэкранах вопиющую попытку сжульничать; то есть видели все, кроме верноподданных граждан государства. Волна возмущения и обиды прокатилась по стране: девушки плакали, солдаты совершали самоубийства, в окна венгерского посольства летел град камней. И вот на гребне недобрых чувств президент Веракрус взлетел к своему первому патриотическому coup de maotre,[49]объявив, что лично организует массовую подачу петиций в ФИФА об отмене судейского решения. Соответственно партийные функционеры прочесали страну сверху донизу от сьерры до джунглей, собирая подписи и крестики, а в партийных комитетах верные люди до поздней ночи изобретали все новые липовые подписи; проверка показала, что многих граждан зовут Рональд Рейган, Принцесса Диана, Никита Хрущев, Лучано Паваротти, Дональд Дак, Председатель Мао, Багз Банни, а проживают они по адресам: Дырка Епископа, Южная Вилка, площадь Тяньаньмэнь и Сиднейская опера.