Берег тысячи зеркал - Кристина Ли

Не понимая собственных чувств, я поднимаюсь настолько резко, что Вера немедленно просыпается. Она садится, а я не могу проронить и слова, ощущая стыд. Как можно было вести себя так на службе? Как я вообще мог позволить себе следить за окнами одинокой женщины? Как я посмел опуститься до такой чудовищной низости?

Потому что хотел. И хочу. Это и сделало из меня пустоголового дурака, страждущего заполучить внимание женщины, о которой я ничего не знаю. Проклятье. И зачем только поднялся наверх? Зачем вошел сюда?

Потому что хочешь. И это снова правда. Вот только взгляд женщины говорит о многом. Она смотрит с опаской, а когда замечает, что нет света, тихо произносит:

— Я достану свечи, а ты вернись в кровать.

Продолжая стоять, наблюдаю, как она обходит меня по дуге. Боится. Ее понять можно. Вера не знает обо мне ничего, и вероятно, не чувствует того же, что я к ней. Она не станет слепо доверять. Не пойдет на нарушение приказа. Ведь я тоже не знал о ней почти ничего, когда поставил на кон все, и не убил при ней человека. Да, такова моя работа. Те, кто свято верят в то, что военные убивают только отбитых подонков, горько ошибаются. Военные убивают любого, если стоит задача выполнить приказ. Таких людей, — которые, по сути, невинные жертвы, — мы называем сопутствующими потерями. И хотя я летчик, и редко беру в руки оружие, — не значит, что не убивал никогда. Небо помогло только в одном — до этого момента, я ни разу не писал в рапортах о сопутствующих потерях.

Я знаю, что гореть мне в аду, за такие потери, но все же, ощущаю боль. Саднит не рана, которую получил, когда спасал во Вьетнаме три сотни афганских беженцев. Саднит сердце, что женщина, которая впервые за десять лет сумела лишить покоя, боится меня.

Долго не думая, я разворачиваюсь к кровати, а взяв куртку, быстро надеваю, наплевав на боль. Все это время, слышу, как Вера ищет свечи. Она стоит в ванной, осматривая шкафчик, а когда замечает, как я собираю вещи со стола, произносит, возвращаясь к дивану:

— Куда ты собрался? Тебе нужно полежать хотя бы до утра, — она следует за мной к двери, но я не останавливаюсь, на ходу набирая сообщение Джеха. Не могу остаться. Хватит с меня этого помешательства. Сегодня я увидел его цену. — Сан, ты…

— Агашши, — холодно оборвав ее, останавливаюсь у дверей, и не поворачиваясь, продолжаю: — Спасибо за помощь. Сейчас я должен уйти, чтобы не подвергать вас опасности и…

— Да что такое? Причем здесь это, когда речь идет о тебе. Какая, к черту, опасность? Ты едва не умер на моих руках? — Вера срывается на крик, а по моему телу проходит волна жара. Мне бы сбежать прямо сейчас, и лучше повести себя, как трус. Лучше уйти, потому что я вижу, насколько мне нравится Вера. Это не на один раз, это произойдет не дважды. Если я прикоснусь к ней, все поменяется в тот же момент.

Предательство обретет силу.

— Мне пора.

— Я… — она вдруг начинает сбивчиво и тихо говорить, а моя рука замирает у замка двери. — Я чем-то обидела тебя? Может, сказала, или повела себя, как-то не так? Просто… ты другой. Я же не знаю вашей манеры общения. Может, ты нашел оскорбительным… Ну, что я раздела тебя. Но ведь не полностью же, в конце концов. Или может… Я просто. Просто, я испугалась. Ты так быстро упал, у меня не было выхода. Да. Мне пришлось ответить на звонок твоего коллеги. Но ведь… Он мне и сказал о лекарстве. Почему…

— Я не могу остаться, — раздраженно осекаю ее, сжимая руку в кулак. Она не понимает, не чувствует, что происходит. Не видит, а значит, я обязан уйти.

— Почему? Я ведь не гоню тебя.

А лучше бы прогнала. Мой неожиданный поворот в сумраке, Вера замечает не сразу. Как и то, насколько быстро, я оказываюсь рядом, а обхватив ее лицо руками, совершаю предательство — целую ее по-настоящему. Не машинально, прикасаюсь к женским губам, в желании получить разрядку, выбросить из головы все, ощутить облегчение. Нет. Я наоборот целую ее так, что голова наполняется миллионом мыслей, желаний, противоречий, страхом и стыдом. Целую слаще, чем целовал кого-либо, а когда понимаю это, пробираюсь пальцами в густые пряди, а языком в горячий рот. Боги, я грезил этим, как последний грешник. Мечтал дотронуться, а взамен нагло ласкаю ее губы, сминаю, и жадно целую. Пальцами обхватываю крохотный затылок крепче, а сам дрожу от пят и до каждого волоска на теле. Я обратился в дрожь, потому что ощущаю, как она отвечает.

Вера мягко раскрывает губы, из них вырывается выдох, а я дурею. Нагреваюсь изнутри от ее мягкого, но тяжелого дыхания. Она дрожит в моих руках, я дрожу, потому что хотел этого слишком долго. Чертовски трудно сдержаться, и не вжать ее в стену, или не распустить руки. Я боюсь испугать ее еще больше, ведь Вера точно боится того, что происходит. Об этом говорит нерешительность ее движений, и то, как она робко отвечает на поцелуй. Притягиваю ближе, и сжимаю густые пряди волос между пальцев, углубляя поцелуй, вынуждая ее довериться. Хочу, чтобы не боялась, чтобы не думала, что решил воспользоваться. Хочу, чтобы верила, что все искренне.

В какой-то момент, ощущаю, как ее губы уверенно двигаются навстречу, а язык отвечает на ласку. Сперва нежно, а потом все сильнее сплетаясь с моим, смело, вызывая ощущение силы. Я был прав во всем, когда сказал, что это предательство. Самое жестокое, и самое желанное. Ведь я пью ее выдох, а кажется, слышу настоящий стон. Слышу, как Вера переводит дыхание, чувствую прикосновение крохотных пальцев к шее, понимаю, что хочу быть предателем. Я голову потерял, я превратился в безвольного, и буду превращаться снова и снова.

Предавать, потому что назад дороги нет.

Мы все-таки врезаемся в стену. Горячее дыхание обжигает горло, а я резко отстраняюсь, отпускаю ее губы, а мои горят.

— Вот поэтому, я говорю, что должен уйти, Вера. Прямо сейчас.

Она поднимает испуганный взгляд, ее глаза блестят, щеки раскраснелись, а губы, проклятье, они выглядят еще соблазнительнее теперь, когда их мягкая кожа похожа на ужаленную.

Мы даже не заметили, как появился свет. Не заметили ничего, и продолжили бы. Это ошарашивает, а потому я быстро спрашиваю, прежде, чем уйти:

— Значит… ты не боишься меня? Вопрос дурацкий, но мне важно