Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви - Олег Шамонаев

летом перекупил приказчика Юды, и у того всё пошло наперекосяк. Выяснилось, что раскрытие торговых связей перед конкурентом — худшее, что может случиться с купцом. Само собой, после неприятностей с женщинами.

Вообще-то Мартин твёрдо решил для себя, что с него хватит убийств. Но отказывать своему благодетелю в такой малости как смерть злейшего врага, сходу было глупо. Поэтому через несколько дней юноша испросил разрешения сходить в Чёрную слободу37 и взглянуть на будущую жертву хотя бы издалека. Юда отпускать не хотел (опять куда-нибудь влезешь), но Глашенька сказала: «Ладно».

Слобода находилась недалеко, но душегуб лишь недавно заново научился переставлять ноги. Поэтому его подвезли до Благовещенского храма. От могильного кургана нужно было возвращаться назад, к Монастырке. Но юноша не знал дороги, и заплутал.

— Добрый человек, скажи, где здесь дом купца Кондратия Дмитриева? — обратился парень к дядьке с помятым лицом, который стоял на улице и кого-то ждал.

— Так я и есть Кондратий Дмитриев, — радостно отвечал дядька. — А ты, наверное, Мартин Иевлев? Заходи, гостем будешь.

Кондратий имел неприятную привычку кушать свои козявки. Понимал, что собеседникам это неприятно, но поделать с собой ничего не мог. Для Мартина чернослободец стал кладезем знаний, которые от него скрывала семья Юды. Но даже при этом юношу нет-нет да передёргивало от омерзения (как можно пихать это в рот!). Впрочем, било по нервам не только скверное пристрастие нового знакомца. Многие из рассказов Кондратия оказались пострашнее козявок.

— Ну что, решил-таки продолжить дело Иева? — первым делом спросил купец.

— Какое дело? Я почти не ведаю об отце, а мне толком не говорят.

— Интересно, почему? — задумался Кондратий. — Ну, на мне никаких обетов нет. Поэтому знай — твой батюшка был первостатейным убивцем. Лучшим в своём деле в Москве, а может и по всей матушке-России.

Сердце юноши опустилось, но он промолчал.

— В Зарайске, — открывал купец глаза Мартину. — у Иева жила семья, и здесь он отсиживался после своих тёмных дел. Осударевым людям изловить душегуба (прости, мальчик, но это так) было почти невозможно. Он убивал без оружия — каким-то одному ему ведомым способом. Погибель от его руки ничем не отличалась от грудной жабы, апоплексии или падучей…

Юноша примерно представлял себе, что это такой за способ, и спросил:

— Получается, весь Зарайск знал о его ремесле, и молчал?

— Знали только те, кому надо было знать. Но, видимо, плохо держали язык за зубами, потому что однажды Иев пропал. А следом апоплексией скончалась его жена — наверное, шибко расстроилась. Убивцево добро после того прибрал к рукам Юда, женившись на дочери Иева. Опередил меня, пакостник. В семье были и другие наследники, но все они в детских годах померли, осталась одна Аглая. Тебе хоть сказали, что она — твоя сестра?

— Сказали, — вздохнул Мартин. — А Иева так и не нашли? Хотя бы могилу?

— Вскоре после его пропажи Аглая объявила, что тогдашний солотчинский архимандрит Кирила прислал ей известие. Дескать, Иев умре — то ли в самом монастыре, то ли в какой-то их вотчине. А могилу и не искали. Зачем?

— Ну, вознести молитву за душу усопшего…

— Вознеси лучше молитву за здоровье Юды. Он тебя сперва от виселицы спас, а теперь — вылечил. Жуткие вещи рассказывают о твоих горестях.

— То есть вы меня отправляете молиться за зятя, а сами хотите его извести?

— Это вообще смех. Зачем брать грех на душу, если юдина смерть ничего не меняет? Торговыми делами у них занимается Аглая, а её муж только свои иконы малюет.

— Неправда. Я встретил его с купеческим караваном…

— Это случайно — на то была воля Божья. А с тех пор, как мой бывший товарищ нашёл тебя, он словно с цепи сорвался. Начал лезть, куда не надо. Утихомирить его бы надо, не меня. Право, как дитё малое.

— А у них с Аглаей есть дети? В доме я ни одного не видел.

— Были, да долго не прожили, — помрачнел Кондратий и скушал козявку. — Дурная кровь. Извини, мальчик, это и твоя кровь. Вот и у брата Иева тоже — ни жены, ни детей. Знай вдовушек утешает.

— Брат моего отца, мой дядя? Он жив?

— Ну да. Он же тебя лечил. Изот-старец.

* * *

Стояло самое унылое время года. Когда снег ещё не выпал, а дневная серость мало чем отличалась от сумерек. Сыро, холодно, виски сжимает тоска. В такую погоду хочется выпить, и уткнуться лицом в мягкие женские волосы. Даже если ты не забулдыга, а твоя девчонка — за сотни вёрст.

Мартин желал поскорее забыть зарайские тайны, странных родственников, и мчаться спасать Гелю в Питербурх. Но спешить было нельзя. Среди всех этих чудных людей юноша рассчитывал понять, как ему жить со своими неприкаянными способностями. Раз уж их не добили драгунские сапоги. Без послушного дара и в нынешнем состоянии у него не было ни единого шанса выручить свою любимую из плена генерала Сенявина.

— Сам — бунтовщик, отец — убийца, мать — ведьма, учитель — вор, а дядя — развратник, — перечислял юноша. — Кажется, я прекрасный претендент на благословение Господа…

Купцу Кондратию Мартин поклялся, что не станет убивать его ни чародейством, ни каким другим способом. После чего направился пешком к Изоту. Идти по скрипучим мостовым с подрагивающими ногами было тяжело. Но прохожие, видя шрамы и клюку, принимали Мартина за важного пилигрима, уступали дорогу и кланялись. Пахом плёлся следом как привязанный — Мартина пасли, словно телка. Ну и Бог с ними!

— Здравствуй, дорогой, не ожидал тебя сегодня увидеть, — встретил юношу старец. — Что-то снова болит?

— Спасибо, дядя, мне значительно лучше, — Мартин надавил на слово «дядя», и посмотрел Изоту в глаза.

— Понял — знаешь. Неважные делишки, — потупился целитель. — Но я не виноват. Мне запретила говорить Аглая.

— Почему все ей подчиняются — вы, Юда, Пахом с Прохором… Что в ней такого?

— Она истинная дочь Иева…

От новой недомолвки у Мартина разболелась голова. И он подумал: «Пропади всё пропадом!». Аглая с подкаблучником Юдой, Изот с его вдовушками… Надо быстро задавать свои вопросы, и бежать без оглядки… Как раз на этой мартиновой мысли на входной двери звякнул колокольчик.

— Ко мне одна посетительница, и я не могу её отослать, — виновато объяснил старец. — Спрячься, дружок, ненадолго в соседней комнате. Я быстро назначу ей лечение, и мы с тобой продолжим.

Юноша решил, что это снова страдалица с подгоревшей едой. Он перебрался за стену, и тут выяснилось, что соседнее помещение предназначено для подсматривания за гостиной. В перегородке находился тайный прорез,