Перерастая бога. Пособие для начинающих - Ричард Докинз
Шрифт:
Интервал:
Абби: Гм… Ладно, я вижу, куда вы клоните. Это пугающе хорошее рассуждение. Зайду-ка, пожалуй, с другой стороны. Если вас так беспокоит, кто пострадает в результате ваших действий, то чем плох каннибализм? Не сомневаюсь, вы не станете никого убивать, чтобы съесть, но отчего бы не закусить кем-то, кто уже мертв и страдать не может?
Конни: Его родные и близкие будут очень недовольны. Это последствие! И немаловажное. Чувства людей имеют значение. Но чувства испытывают только те, у кого есть нервная система. Беременная женщина, отчаянно не желающая заводить еще одного ребенка, чувствует. А находящийся в ней зародыш — нет.
Абби: Задержусь на моем примере с каннибализмом. Предположим, у покойного не осталось ни друзей, ни родных. В результате того, что вы его съедите, никто не пострадает.
Конни: Ну, теперь мы подошли к тому, что называется аргументом скользкой дорожки. Можно чувствовать себя в безопасности на вершине крутого холма, однако если тропинка, ведущая вниз, скользкая, то достаточно один раз ступить на нее, чтобы, даже не успев опомниться, обнаружить себя съезжающим прямо к подножию, куда вам совсем не хотелось. Вы правы: от того, что я поем умершего человека, не имеющего ни друзей, ни родственников, которые о нем беспокоятся, никто не пострадает. Это вершина холма со скользкими склонами. Но в нашем обществе каннибализм стал глубоко и прочно укоренившимся табу. Нам отвратительна сама мысль о нем. Однажды нарушив это табу, мы рискуем покатиться по скользкой дорожке. И кто знает, куда она нас приведет? Запрет на каннибализм полезен, как ограда на вершине с опасными скользкими склонами.
Абби: Тогда я могу применить аргумент скользкой дорожки и к абортам. Не спорю: эмбрион на ранних стадиях, будучи абортирован, не испытывает ни боли, ни страха, ни сожаления по этому поводу. Но мы вступаем на скользкий путь, ведущий к моменту рождения и далее. Разрешая аборты, не рискуете ли вы скатиться вниз по склону и перескочить через точку рождения? Не приведет ли это к тому, что мы в конце концов начнем убивать годовалых детей — просто из-за причиняемых ими неудобств? Затем двухлетних. И так далее.
Конни: Да. Должен сказать, на первый взгляд ваш аргумент выглядит прекрасным. Однако сам по себе момент рождения — уже неплохой барьер, вполне надежная «ограда», которую мы привыкли чтить. Хотя так было не всегда. Древние греки подождали бы, пока ребенок родится, бегло осмотрели бы его и затем решили, хотят они оставлять его или нет. Если нет, бросили бы умирать на холодном склоне. Я очень рад, что теперь мы так не делаем. Кстати говоря, аборты на поздних стадиях крайне редки и производятся только по экстренным причинам — обычно чтобы спасти жизнь матери. Подавляющее большинство абортов — ранние. А задумывались ли вы когда-нибудь о том, что многие зачатые зародыши абортируются самопроизвольно, так что женщина даже не узнает о своей беременности?
Но на самом деле, хоть я только что и воспользовался аргументом скользкой дорожки, мне, признаться, хотелось бы вовсе покончить с барьерами и границами. Вы, абсолютисты, желаете провести точную и строгую линию между человеческим и нечеловеческим. В какое мгновение зародыш становится человеком? Тогда, когда сперматозоид соприкасается с яйцеклеткой? Или в момент рождения? Или где-то в промежутке между двумя этими событиями — но в таком случае когда именно? Меня же больше интересует другой вопрос. Не «когда он становится человеком», а «когда он начинает испытывать боль и эмоции». И такого мгновения, в которое это внезапно случается, нет. Все происходит постепенно.
То же самое справедливо и в эволюционном масштабе. Мы не убиваем людей ради еды. А вот свиней еще как убиваем. Однако мы со свиньями родственники. Иными словами, если мы будем подниматься вглубь времен по своей родословной и по свиной родословной, то рано или поздно наткнемся на общего предка. Давайте приглядимся к своей родословной. На пути к этому общему предку мы пройдем мимо древних гоминид, затем мимо обезьяноподобных созданий и так далее. А теперь представьте себе, будто все эти виды обезьянолюдей не вымерли. В какой точке вы бы сказали: «Так, все, начиная отсюда никто не человек»? Вы — абсолютист, стремящийся провести безусловную границу между людьми и животными. А я консеквенциалист и предпочитаю вообще не проводить границ, когда без них можно обойтись. В моем примере я бы задался вопросом не о том, человек ли данное существо, но о том, способно ли оно страдать. И одни животные, полагаю, могут страдать сильнее других. В том числе, между прочим, и свиньи.
Абби: Ваши этические рассуждения кажутся логичными. Но даже вам приходится в каком-то смысле отталкиваться от абсолютистской веры. В данном случае вы начинаете с того, что просто заявляете: «Причинять страдания нехорошо», — не давая этому никакого обоснования.
Конни: Да, не стану отрицать. Но все же я считаю, что в моей абсолютистской вере («причинять страдания нехорошо») больше смысла, чем в вашей («так сказано в моей священной книге»). Думаю, начни кто-нибудь подвергать вас пыткам, вы бы живо со мной согласились.
Вы можете продолжить спор между Абби и Конни самостоятельно. Надеюсь, я завел его достаточно далеко, чтобы вам стало понятно, какого рода аргументами пользуются философы-моралисты. Как вы, вероятно, догадались, абсолютизм зачастую свойственен людям религиозным, хотя строгого правила тут и нет. Десять заповедей являются совершенно абсолютистскими. Таков обычно и сам принцип жить, руководствуясь каким-либо сводом правил.
Нерелигиозным философам, однако, тоже случается разрабатывать мораль, основанную на правилах. Согласно тем философским школам, что относятся к разделу этики, называемому деонтологией, правила поведения могут быть обоснованы не только утверждениями из священных книг. К примеру, великий немецкий философ Иммануил Кант сформулировал принцип, известный как категорический императив: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»[40]. Ключевое слово здесь — «всеобщим». Скажем, правило, предписывающее красть, сюда не подходит, ведь если бы все ему последовали — иначе говоря, если бы все стали красть, — никто от этого не выиграл бы: воры процветают только в таком обществе, где преобладают честные жертвы воровства. Если бы все беспрерывно врали, слово «ложь» перестало бы означать что-либо, так как не существовало бы никакой надежной правды для сопоставления. Современная деонтология предлагает устанавливать этические правила за «занавесом неведения». Вообразите, будто вы не знаете, богаты вы или бедны, талантливы или бездарны, красивы или уродливы. «Занавес неведения» скрывает эту информацию. А теперь давайте продумаем такую систему ценностей, при которой вам хотелось бы жить, даже не зная, на вершине пирамиды вы окажетесь или же на самом дне. Деонтология интересна, но я не буду распространяться о ней дальше здесь — в книге, посвященной религии.
Спор насчет того, когда именно в материнской утробе начинает свое существование «личность», — это спор в значительной степени религиозный. Согласно многим религиозным традициям, бессмертная душа проникает внутрь тела в некий определенный момент. Католики считают таким моментом зачатие. В католическом догмате, озаглавленном Donum Vitae, эта мысль выражена предельно ясно:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!