Время спать - Дэвид Бэддиэл

— Нет, честно, ее зовут Дина.

— Ладно, неважно, — соглашается она, явно уверенная в том, что я еще как-нибудь проговорюсь. — Мама сказала, что ты с ней уже два месяца встречаешься!

— He-то чтобы совсем два месяца…

— Надо было привести ее с собой! Я была бы очень рада с ней познакомиться!

Пытаюсь представить себе, как бы все это выглядело. Первое свидание: посещение стадиона, обернувшееся поездкой с механиком из автоклуба «Зеленый флаг». Второе свидание: посещение еврейского дома престарелых.

— Она еврейка? — спрашивает Мутти.

Я молчу. Потом делаю глупость:

— Да.

Замечательно. При случае поучу ее идишу. И скажу, что ее отец был эфиопским евреем — как же они называются?.. Ах да — фалаши.

Мутти так рада, что от счастья даже в ладоши хлопает:

— Ах, Габриель!

— Мутти, у нас все только начинается. Ничего особенного.

— Два месяца — и ничего особенного?

— Особенного — ничего.

Она глядит на миссис Хиндельбаум и пожимает плечами.

— Йося через два месяца мне предложение сделал.

Пожав плечами, она так их и не опускает, это все начинает напоминать мне финальный кадр из американской комедии положений, я даже готов в любой момент услышать музыкальную заставку «Шоу Евы Баумгарт». Моя бабушка — мастак по части пожимания плечами, хотя, если честно, весь ее репертуар состоит только из этого пожимания плечами, смысл которого сводится к вопросу: «Ну что тут поделаешь?».

— Это точно, Ева, но твой Йося всегда был таким, — замечает миссис Хиндельбаум. — Voreilig.

Бабушка кивает в ответ, печально улыбаясь.

— Импульсивным, — объясняет она мне.

Да уж, он был импульсивным во всем, кроме смерти. Я это хорошо помню: мой дедушка умирал какое-то невообразимо долгое время. Он все обдумывал, обмозговывал, все взвешивал и снова обдумывал, он перепробовал и рак, и сердечную недостаточность, и болезнь Альцгеймера, пока в итоге не остановился на тотальном разрушении организма. Слава богу, мы не католики, иначе вызванный для шестого, последнего, причастия священник выписал бы нам счет. В каком-то смысле, дедушка поступал некрасиво, потому что со смертью всегда так: ни о чем другом думать не получается; поэтому дедушку я помню вечно умирающим. Даже теперь, когда он мне снится, это не старый человек в белых одеждах, который сидит на облаке: он во вполне прямом смысле этого слова восстает из могилы, это стонущий зомби с сумасшедшим взглядом, у него полусгнившее тело, и, как и вся подобная нечисть, он просит о помощи.

— «Ребе Ошор Розенберг, раввин редбрижской синагоги, выступил сегодня с сенсационным заявлением. Начиная со следующего Шабата, все молитвы будут распеваться под сопровождение органа „Хаммонд“, на котором будет играть миссис Неста Майер, чье имя нам уже хорошо известно по работе над фильмом „Йентл, мальчик из Йешивы“, где она блестяще играла на пианино», — четко и ясно зачитывает бабушка.

Это она взяла номер «Еврейских новостей», который лежал на кофейном столике, и по обыкновению вслух прочитала отрывок из какой-то статьи. Мутти снимает очки — дужки их схвачены тесемкой, чтобы очки могли висеть на шее, — и они падают на ее чересчур полную грудь. Она поднимает глаза, снова пожимает плечами, на этот раз с легким оттенком радости, и кладет газету обратно.

— Как твоя бессонница, Габриель? Получается заснуть? — спрашивает миссис Хиндельбаум.

Бессонница — это одна из трех связанных со мной вещей, о которых помнит миссис Хиндельбаум. Еще она помнит о том, что я люблю «Киндер-сюрприз» (это уже не очень актуально) и что у меня обязательно все получилось бы лучше, если бы только я готовился усерднее.

— Не особенно, миссис Хиндельбаум. Но спасибо, что спросили.

Она кладет узловатый из-за артрита указательный палец на свои сероватые губы и молчит, будто собираясь сказать что-то важное.

— А ты пробовал принимать «Калмс»?

Я взял себе за правило быть с людьми предельно честным в разговорах о бессоннице, чем бы мне это ни грозило. А обычно мне это грозит данными от всей души, но абсолютно дурацкими и бесполезными советами. Люди не могут узнать о том, что я страдаю бессонницей, и не предложить абсолютно надежное, никогда их не подводившее средство. И, похоже, они искренне верят, будто я никогда в жизни не пытался почитать перед сном, принять горячую ванну, выпить кружку горячего молока, посчитать от ста до одного, выпить какой-нибудь настой на травах, которыми завалены аптеки и которые можно купить без рецепта, — все это семечки для настоящей бессонницы, которой все по барабану. А первое, что всегда предлагают люди, не знающие настоящей бессонницы, которой все по барабану, которые пару раз в жизни не смогли быстро заснуть, — это, конечно, «Калмс». Миссис Хиндельбаум говорит мне про «Калмс» уже, наверное, в двадцать шестой раз.

— Нет, миссис Хиндельбаум, — отвечаю я. — Надо будет попробовать.

— Его можно в любой аптеке купить.

— Правда? Спасибо, обязательно куплю.

Затуманенный взгляд бабушки выплывает из ниоткуда.

— Вос нох, Габби? — спрашивает она, возвращаясь к старому разговору. Помните, «вос нох»? — Так что ты думаешь делать с этой девушкой? Что ты чувствуешь по отношению к Тине?

Э…

Кто-то легонько хлопает меня по плечу. Я оглядываюсь.

— А еще… — задыхается Лидия Фриндель, — они заставляют нас есть свинину!!!

Девятнадцать часов десять минут. Я уже дома. До «около восьми» осталось пятьдесят минут. Мне никогда не требовалось так точно ориентироваться во времени, как сейчас. Дело в том, что у меня встал. Я это безо всякого самодовольства говорю. У меня встал. Таким образом, я оказываюсь перед выбором мужчины за пятьдесят минут до свидания: сохранить свои запасы в неприкосновенности, надеясь на лучшее, или подрочить? Аргументы за и против вышеуказанного таковы.

За:

1. Я не буду перевозбужден настолько, что у меня все начнет валиться из рук и я стану весь вечер говорить на непонятном языке, заходясь в странном экстазе.

2. Если секс все же случится, я смогу дольше не кончать, даже не пользуясь советами из секс-учебников на видеокассетах.

3. Мне будет хорошо.

Против:

1. За ужином я вдруг пойму, что от меня несет, как от полкового публичного дома.

2. Если секс все же случится, то моя простата взорвется.

3. Дина может позвонить в дверь в самый неподходящий момент.

Смотрю на часы: 19.17. Черт с ним, заглянем-ка лучше в мою видеотеку. Я открываю ящик над телевизором: «Шлюхи новой волны», «Анальный беспредел», «Секс-бесчинства в день рождения», «Девочки отдыхают», «Хайссе Титтен», «Мокрые трусики», «Сладкая штучка Дезире Кусто», «Анал Анал Анал», «Макс делает это так», «Баттмен и большие сиськи». Надо будет как-нибудь расставить по алфавиту. Второй ряд: «Школьницы отдыхают», «Прыгающая сперма Эда Пауэрса», «Жизнь Махатмы Ганди» — не знаю, как сюда попала эта кассета. Третий ряд: ужасная английская эротика — «Вечер цвета электрик» и тому подобное — и три ненадписанные кассеты (те дырочки, из-за которых на них нельзя ничего записывать, заклеены скотчем).