Тело на продажу - Элли Лартер

Полицейская машина маленькая, юркая – почему-то я совершенно уверена, нас все равно нагнали бы, даже не случись этой проклятой аварии на очередном резком повороте. В самом крайнем случае, у нас бы просто закончился бензин – а полицейские машины сменяли бы одна другую, продолжая погоню ровно до тех пор, пока мы вынужденно не остановимся.

Так что – у нас не было никаких шансов, хоть я и безумно благодарна Тони: смелый, отчаянный, он до последнего защищал нас с Натали и думал, что получится ускользнуть из лап местной полиции. Но нет – не удалось. И теперь мы едем в участок… или куда-то еще, пока точно не известно.

Я пытаюсь спросить шепотом:

– Как ты думаешь, куда они нас сейчас везут? – при этом склоняюсь к Натали близко-близко и шепчу тихо-тихо, но с переднего сидения к нам все равно тут же оборачивается мужчина в форме и непроницаемых солнцезащитных очках и громко рявкает:

– Молчать! Никаких разговоров! – и я сразу вздрагиваю и затыкаюсь, прикусывая язык и опуская глаза вниз, чтобы полицейские не увидели моих слез, которые невольно выходят из берегов и – слава богу, хоть что-то хорошее! – быстро проскальзывают под ткань никаба, так что довольно сложно разобрать, что я плачу.

Но это пока.

Я как-то совершенно уверена, что нас довезут до места и тогда снова заставят снять никабы – меня и Натали. Тогда уже, хочу я того или нет, все увидят мои красные, опухшие от слез глаза и застывший в них ужас.

Я не хочу обратно в бордель.

На мое счастье, пока что я не успела испытать на себе все ужасы жизни секс-рабынь в Арабских Эмиратах, но текущая ситуация показывает, что все возможно… возможно, уже через пару часов меня вернут господину Хуссейну, а он наверняка не поскупится на наказание и тут же устроит тот самый обряд посвящения, которого я таким чудом избежала всего несколько дней назад…

Не хочу в бордель. Не хочу.

В порыве слепого отчаяния я невольно сжимаю кулаки так сильно, что впиваюсь отросшими ногтями в собственные ладони, оставляя на коже глубокие борозды… Это больно – но физическая боль хоть немного отвлекает от осознания чудовищности своего положения…

Я искоса поглядываю на свою спутницу, покорно вжавшуюся лопатками в спинку пассажирского сидения. За непроницаемо-плотной тканью никаба невозможно разглядеть лицо, и хотя Натали явно держится лучше меня, по ее глазам я все равно прекрасно вижу: ей сейчас тоже очень страшно. Она с самого начала не понравилась мне, и мое мнение не поменялось, но общая беда сближает. Прямо сейчас мы в одной лодке, и нам нечего делить. Нам грозит одинаковая опасность, так что лучше объединиться и держаться рядом, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах.

Надеюсь, Натали того же мнения.

В порыве своего отчаяния я медленно и осторожно протягиваю руку, закованную в наручники, к ее такой же руке, и уже через несколько секунд мы молча сцепляемся пальцами, выражая таким образом поддержку друг другу. На наше счастье, цепи наручников не звенят, так что полицейские на передних сидениях не замечают, что мы с Натали фактически взялись за руки.

Так что становится немного легче.

Надеюсь, и ей тоже.

С одной стороны, мне кажется, что время остановилось, замерло липким комком ужаса и страха в этой набитой людьми, душной, жаркой маленькой машинке. С другой стороны, совершенно очевидно, что едем мы недолго и совсем скоро останавливаемся возле какого-то здания – большого, белого, с зияющими чернотой окнами. Я рассматриваю его. Что-то не похоже на полицейский участок. Скорее на какой-то бандитский притон.

Сердце от такой мысли переворачивается в груди и начинает колотиться быстро и громко, и тут голос неожиданно подает Тони. Я вздрагиваю и перевожу взгляд на него. Правда, обращается он не к нам с Натали, а к полицейским, которые привезли нас в это странное место.

– Серьезно?! – мужчина давится нервным смехом. – Укрытие Фалько?! Вы настолько укуренные и больные на голову, что привезли нас на полицейской машине в дом крупнейшего, блять, наркодилера?!

– Заткнись! – рявкает все тот же полицейский, что рычал на меня, оборачивается и резко отвешивает Тони затрещину. Эта звонкая пощечина заставляет мужчину ненадолго заткнуться. Я смотрю на Тони с болью и сочувствием и почему-то так и представляю, как у него в глазах от такого сильного удара пляшут сейчас черные точки…

– Выходим! – говорит тем временем второй полицейский – тот, что сидел за рулем. Он первым покидает машину. Нам открывают двери – и мы трое тоже выбираемся наружу.

Я сразу чувствую, как по коже пробегает дрожь – не только от ужаса, но и банально от холода: на улице уже ночь, и температура сильно ниже, чем была вечером, когда мы с Натали и Тони только отправлялись в ресторан.

Нас троих хватают под локти и тащат внутрь здания. Внутри оно, как и снаружи, выглядит заброшенной недостройкой, причем по архитектуре скорее европейской, чем какой-нибудь восточной.

Осмотреться я толком не успеваю, потому что передо мной в противном полумраке почти сразу вырастают ряды клеток вроде тех, в которых содержат зверей в перевозных цирках и зоопарках: металлический пол и металлический потолок, соединенные лесом вертикальных прутьев.

Нас с Натали и Тони разделяют и по одному запихивают в соседние клетки, параллельно снимая наручники.

Прежде чем на моей клетке защелкнется замок, я успеваю заметить, что на полу через две решетки от меня лежит Грэй, избитый до полусмерти.

Дверь подвального помещения, куда нас притащили, громко хлопает, и мы остаемся в тишине и полумраке, освещенном одной-единственной тусклой лампочкой без плафона, болтающейся на голом проводе под потолком.

Убедившись, что полицейские точно ушли, и ничего не говоря Натали и Тони, которые вот-вот и сами все увидят, я просто бросаюсь к решетке, что ближе всего к лежащему на полу Грэю, хватаюсь дрожащими пальцами за прутья и инстинктивно дергаю их со всей силы, словно это может каким-то образом помочь мне спасти избитого мужчину.

При этом я кричу… нет, рыдаю во весь голос:

– Грэй! Грэй! Очнись! – и сердце мое разбивается на миллион осколков при виде кровавых гематом на его лице, взлохмаченных волос и засохших багровых пятен на порванной в клочья одежде.

Грэй без сознания – это совершенно очевидно. Я зову его по имени – громко и долго, надрывая глотку, – Натали и Тони тоже зовут его – но все совершенно бесполезно. И пока Тони сохраняет холодную трезвую голову – что очень полезно в сложившейся ситуации, – а Натали нервно складывает руки на груди и повторяет свое проклятое «вообще-то, я вам сразу говорила, что все так будет, надо было меня слушать, надо было оставаться в ресторане», я просто медленно сползаю на пол, прижимаюсь вздрагивающей спиной к холодным металлическим прутьям и начинаю рыдать…

Еще не так давно мне казалось, что я сильная девочка и что я справлюсь, но теперь – нет, простите, я не могу, мне плохо и страшно, и я понятия не имею, что делать дальше. Я в плену в чужой стране. Скорей всего, меня вернут господину Хуссейну, и я буду просто покорно раздвигать ноги и сосать чьи-то грязные члены под действием закачанных в меня сильных наркотиков, путающих сознание и лишающих собственной воли…