Ричард Длинные Руки - принц короны - Гай Юлий Орловский

В дверь постучали, через мгновение заглянул Зигфрид.

— Ваше высочество, вы велели напомнить о времени обеда!

— Что, — спросил я, — уже накрывают?

— Уже накрыли, — сообщил он.

Я торопливо поднялся.

— Пойдемте, граф. Не люблю заставлять себя ждать.

— Поторопимся, — ответил он, — не люблю смотреть, как в тарелки капают слюни.

В большой зале горят все люстры, огромный длинный стол накрыт белой скатертью, но мы заняли его лишь на четверть, дальше пусто. Герцоги Мидль, Сулливан, Клемент, Макс и Норберт все встали и поклонились.

Я ответил величественным и одновременно дружеским наклонением головы, уже умею вкладывать в это движение оба смысла, прошел к своему тронному креслу.

Справа такое же остается пустым, но едва я подумал, что можно сюда посадить кого-то из герцогов, в дверном проеме появился принц Сандорин с принцессой Аскланделлой, словно там стояли в ожидании, когда появится этот несносный Ричард, ибо появиться раньше него — это признать его выше по титулу.

Сандорин держит руку на отлете, принцесса величественно шествует в ярде от него, опираясь на его вытянутую в ее сторону руку одними кончиками пальцев, чисто церемонный жест, и если поскользнется, то ухватиться не успеет точно…

Я представил себе, как брякнется на пол, жизнерадостно и счастливо заулыбался, сказал ликующе:

— Принц! Как мы все счастливы, что вы сумели доставить на обед несравненную принцессу Аскланделлу… э-э… я имел в виду привести, то есть сопроводить, не людоеды же, в самом деле, хотя, конечно, в некотором смысле… гм, сопроводить дивную дочь далекого и загадочного императора Вильгельма!..

Когда они приблизились, я встал, мои полководцы тоже встали и почтительно поклонились. Сандорин цветет, словно кланяются ему, но когда подошел ко мне, учтиво склонил голову и замер.

Я протянул руку Аскланделле, она позволила подвести ее ко второму тронному креслу и усадить, после чего я еще раз поклонился и вернулся на свое место рядом.

Все это проделывалось молча, медленно, каждый жест и движение исполнены смысла и величия, у государственных деятелей все должно соответствовать, а как же иначе.

Всем подали кубки из серебра и золота, украшенные изумрудами и рубинами, а перед нами, моим и ее высочествами поставили фужеры из настолько тонкого стекла, что у самого до сих сердце вздрагивает, едва слуга начинает наливать вино толстой струей, вдруг да стенки не выдержат напора и тяжести.

Я наделал их в запас, просто не мог удержаться, выказывая себе же свое новое умение. Казалось бы, чего проще, простое стекло, это создавать вино и мясо, должно быть, трудно, но у этого процесса сотворения свои законы, вино я пробовал не однажды, мясо вообще ел почти каждый день, а такие дивные фужеры держал в руках только один раз в жизни на свадьбе одного моего зажиточного друга, если не считать то любование в детстве на шедевры за бронированным стеклом.

Герцог Клемент прогудел мощно:

— Ваше высочество, какой пир без вашего тоста?

Альбрехт уточнил:

— Можно программную речь. Все-таки мы здесь застряли надолго, как всем нам кажется.

Я взял фужер и поднялся во весь рост, все сразу обратили на меня взоры и перестали переговариваться. Даже Аскланделла повернула голову и устремила на меня равнодушно-холодный взор.

Я сказал возвышенно:

— Мы несем миру и народам свободу, равенство и братство… в общем, войну!.. В смысле, я хотел сказать, войну за наши выстраданные поколениями светлые идеалы гуманизма и человечности! Войну идей, мнений, по жестокой и неприятной необходимости подкрепленную мирскими ударными армиями рыцарской конницы, лучниками и копейщиками, а также сопровождающими прочими мелкими неприятностями, на которые мужчинам и обращать внимание не стоит, как то: пожары, грабежи, изнасилования, беспричинные убийства и убийства просто ради веселья, ведь жизнь бывает настолько мрачная, что обязательно надо добавлять в нее искры развлечений, не так ли?

Все слушали со вниманием, даже Аскланделла явно ожидала, что тост будет за нее, а сказать есть что: за красоту, за скромность, за великолепие.

Альбрехт поднялся с кубком в руке и сказал со страстью:

— За свободу, равенство и братство, как точно и емко сказал наш сюзерен!

Клемент прорычал довольно:

— Мне нравится такая война идей.

Герцог Мидль, как самый гуманный, сказал мягким голосом:

— Беспричинные убийства ради веселья осуждать проще всего, но ведь в городах часто дают представления бродячие и местные актеры, устраиваются фестивали, празднества, шествия священников со святыми дарами, а чем развлекаться в армии? Разве что сдирать с пленных кожу, начиная с пяток…

— Или сажать на кол, — сказал Сулливан, — тоже обычно смешно.

Аскланделла поморщилась, сделала глоток из фужера, произнесла ровно:

— Прекрасное вино. Уже разграбили все винные погреба короля?

— В провинции, — сказал я, — и дождь — развлечение. Потому мы и стараемся скрасить здесь будни, как точно сказал герцог Мидль, хоть какими-то развлечениями. Вино входит в их число.

— Ваша речь была тоже прекрасна, — заметила она. — На красивых речах экономится правда. Вы в этом, как я успела заметить, мастер. Однако, принц…

— Ваше высочество?

— Заговорив, — произнесла она невинно, — мы открываем не рот, а голову.

Я поперхнулся, зараза все-таки уела, причем довольно точно.

— Дорогая принцесса, — ответил я, — чтобы вас действительно развлечь и несказанно обрадовать, расскажу-ка вам о последней своей неприятности…

Она покачала головой.

— Не стоит.

— Почему?

— Просто услышу очередное бахвальство, — сообщила она. — Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является потасовка, а в вашем случае — нападение на мирные королевства севера, грабежи, убийства, сдирание кожи с живых людей, что у вас считается развлечением!.

— Ага, — сказал я. — А Мунтвиг к нам шел, значит, с цветами?

— Он нес в ваши дикие и невежественные страны, — сказала она с жаром, — свет истинного учения Христа!

— Христос сказал, — напомнил я, — кто к нам с мечом придет, тот и огребет. Ваше высочество, попробуйте вот этот сыр… Дивный вкус! Особенно для северян.

Она в самом деле взяла ломтик и сжевала, как коза капустный лист, с явным удовольствием.

— Вы правы, — ответила мне с подобием милостивой улыбки. — Вкус восхитительный. У нас тоже пастухи чем невежественнее, тем лучше делают сыр. Интересно, правда?

— А еще у вас, — заметил я, — чем больше жену бьют, тем суп вкуснее. Войны способствуют обогащению культур! Вы у нас научитесь, как делать такой сыр с тонким вкусом, а мы научимся бить женщин.