Диана. Одинокая принцесса - Дмитрий Медведев

14 сентября после травм, полученных в автокатастрофе, скончалась супруга князя Ренье принцесса Монако Грейс. Вместе со своей дочерью принцессой Стефани она возвращалась из поместья Гримальди. Их автомобиль не вписался в крутой поворот и, сорвавшись со скалы, пролетел тридцать с лишним метров вниз по склону.

Елизавета II не горела желанием присутствовать на траурной церемонии.

– Мы, женщины, не поедем, – заявила она в категоричном тоне. – Поехать должен Чарльз[65].

Но и принц Уэльский отнесся к поездке в крохотное королевство со скептицизмом. Единственным, кто захотел представлять Виндзоров на похоронах, стала Диана.

Она всегда питала особые, сестринские чувства к покойной.

– Между нами определенно существовала какая-то внутренняя связь, – скажет она дочери Грейс принцессе Каролине[66].

Грейс была одна из немногих, кто в трудный момент приобщения Дианы к церемониалу, принятому при дворе, поддержала двадцатилетнюю девушку. Когда принцесса Уэльская призналась, насколько ей тяжело, умудренная опытом супруга князя Ренье сочувственно произнесла:

– Крепитесь, дорогая! Дальше будет только хуже![67] На похоронах Грейс присутствовали Нэнси Рейган и Даниэль Миттеран. Диана смотрелась достойно на фоне первых леди США и Франции, и это несмотря на ее юный возраст, неопытность и неприятные казусы, сопровождавшие визит.

«У нас сразу все пошло не так, – вспоминает помощник принцессы. – Сначала сломался „роллс-ройс“, потом мы как нарочно застряли в лифте. Но, несмотря на ужасную жару и все эти несуразицы, Диана держалась на удивление стойко. Она была измучена, но старалась не показывать виду. После этой поездки я стал уважать ее еще больше»[68].

Диане же больше всего хотелось, чтобы свидетелем ее триумфа стал Чарльз. И раз уж он отказался сопровождать ее в Монако, то пусть хотя бы встретит после столь напряженной поездки…

– Как вы думаете, Чарльз будет нас встречать? – спросила она своего помощника, когда самолет уже подлетал к Абердину[69].

Принц Уэльский вместе со своими родителями действительно готовился к встрече. Только не своей супруги, а младшего брата принца Эндрю, возвращавшегося с Фолклендских островов с триумфальной победой.

Когда самолет Дианы стал заходить на посадку, принцесса, прильнув лицом к иллюминатору, принялась жадно искать взглядом встречающих.

– Всего одна полицейская машина, – грустным голосом произнесла она, – значит, Чарльз не приехал[70].

Во дворце ее ждал новый удар. Никто из членов королевской семьи ни словом не обмолвился об удачно выполненной миссии. А ведь она впервые в одиночку представила королевский дом Виндзоров, да к тому же во время посещения иностранного государства!

– Обратите внимание на газеты. Все пишут, что вы справились блестяще, – попытался подбодрить ее один из помощников[71].

– Спасибо. Только в Балморале этого никто не заметил, – обреченно произнесла принцесса[72].

Отныне в ее жизни появилась новая проблема – ролевое несоответствие. Диана словно оказалась на зыбком мостике, перекинутом через зияющую пропасть между ее восприятием в Букингемском дворце и восторженными овациями толпы. И если на одном конце моста принцесса была всего лишь членом королевской семьи, то на другом – кумиром миллионов.

Трагедия Дианы заключалась в том, что те вещи, на которые она смотрела как на подвиг, Виндзорам казались обычной рутиной. Возможно, это осталось бы без внимания, если бы не одна маленькая особенность. То, что до поры до времени воспринималось исключительно как головная боль Дианы, вскоре превратится в проблему для всего королевского дома.

Совместная поездка Чарльза и Дианы в Уэльс, открытие новой сессии парламента, а также визит в Монако должны были насторожить королеву и ее имиджмейкеров. С детства привыкшая, чтобы ее хвалили, Диана очень скоро превратит посещение общественных мероприятий не просто в работу, а в целые события, каждое из которых будет по-своему уникально и врежется в память очевидцев, как незабываемое природное явление.

В обществе появился новый тренд – «Димания». Например, во время официального визита супругов Уэльских в Австралию и Новую Зеландия в марте 1983 года для освещения событий вместо обычных семи фотографов приедут больше семидесяти репортеров из Франции, Германии, США и даже Японии. А для того, чтобы только увидеть Диану, в городе Брисбен соберется внушительная толпа в сто тысяч человек.

– Мы никогда не видели подобного в ходе проведения королевских туров! – кричал один из полицейских, сдерживая напор толпы. – Это больше похоже на битломанию![73]

Не только полицейские, но и сами члены королевской семьи никогда не сталкивались с подобным проявлением поистине всенародной любви.

О том, насколько ошибались они в своих первоначальных оценках, легко судить по личной переписке Чарльза. Рассуждая о причинах подобной популярности, он писал: «Возможно, все дело в свадьбе. Она так шикарно была организована, наподобие голливудского фильма. Наверное, она исказила восприятие моей супруги другими людьми. В любом случае подобное отношение пугает меня и наводит оцепенение на Диану»[74].

Оцепенение? Возможно, сначала оно и имело место. Но, окунувшись в живительные воды общественного внимания, Диана очень скоро поняла, что оказалась в своей среде. Общаться с людьми, поднимать им настроение и вселять надежду – все это стало для нее именно тем смыслом, ради которого стоило жить.

Впоследствии мы остановимся более подробно и на общественной жизни принцессы Уэльской, и на ее активности в области благотворительности, а сейчас просто отметим, что обитатели Букингемского дворца были озадачены.

– И почему ее все так любят? – сокрушался Чарльз. – Ведь, по сути, единственное, что она сделала, – это ответила «да» на мой вопрос в соборе Святого Павла[75].

Были и те, кто увидел в поведении Дианы определенную угрозу. Проницательный политик Алан Кларк записал на страницах своего знаменитого дневника:

«Когда Диана сказала в соборе Святого Павла „Да!“, оглушительная волна ликования прокатилась по толпе. Возникло такое ощущение, будто ты очутился в Средневековье. Это должно было насторожить монарха: теперь у него появилась новая соперница. Своим поведением принцесса Уэльская воплощала путь наверх. Она превратилась в икону, поскольку сумела добиться всего, о чем только мечтала молодежь ее поколения»[76].

А как оценивала Елизавета подобное отношение народа к своей невестке?

«Если честно, то трудно сказать, что королева чувствует или думает на самом деле, поскольку она никогда об этом не говорит, – заметил человек из ее прислуги. – Единственное, что я могу сказать определенно, – среди ее штата многие видели в поведении Дианы определенную угрозу для королевы»[77].

Выше уже упоминалось о том, что у принцессы был свой подход в общении с прислугой. С одной стороны, она любила спускаться к дворцовым работникам (в прямом и переносном смысле), считая их отличными собеседниками. С другой – и здесь проявлялись качества, скрытые от непосвященных глаз, – она могла быть излишне требовательной, несправедливо резкой и эмоционально несдержанной. Особенно часто это проявлялось во время международных визитов. Вот, например, в каких выражениях любимый дворецкий Дианы Пол Баррелл описывает свои впечатления от поездки в Японию: