Тайная жизнь деревьев. Что они чувствуют, как они общаются? Открытие сокровенного мира - Петер Вольлебен

Если дереву удалось залечить рану на стволе, то есть полностью ее затянуть, у него будут такие же шансы на долгую жизнь, как у его здоровых товарищей. Но в особо суровые зимы старые раны могут напомнить о себе. По лесу гулко, как ружейный выстрел, разносится громкий треск, и на стволе по линии старой раны проходит глубокая трещина. Объясняется это разницей напряжений в промерзшей древесине, которая у деревьев с такой предысторией имеет очень неоднородную структуру.

Про солнечный свет я уже рассказывал во многих главах, и каждый раз подтверждалось его важнейшее значение для леса. Это звучит банально, в конце концов деревья – растения, и чтобы жить, им нужно фотосинтезировать. Поскольку в наших садах и огородах грядки и газоны обычно хорошо освещены, благополучный рост растений чаще определяется наличием воды и минеральных веществ в почве. То, что свет важнее обоих этих факторов, в повседневной жизни легко уходит на задний план. А так как мы склонны судить других по себе, мы забываем, что у нетронутых лесов совершенно другие приоритеты. Здесь идет борьба за каждый солнечный луч, и каждый вид специализируется на определенной ситуации, чтобы добыть хоть немного энергии. Ведь в верхнем ярусе, ярусе победителей, раскинулись могучие буки, пихты или ели, которые поглощают 97 процентов света. Это жестоко и бесцеремонно, но разве не любой вид живых организмов берет себе все, что может получить? Состязание за свет деревья выиграли только благодаря умению формировать очень длинные стволы. Однако образовать высокий и прочный ствол может только уже очень старое, даже древнее, растение, в древесине которого накоплено гигантское количество энергии. Так, для роста одного ствола взрослого бука требуется столько же сахара и целлюлозы, сколько соответствует урожаю пшеницы с площади в 10 тысяч квадратных метров. Ясно, что для роста такой богатырской конструкции требуется не один год, а 150. Зато потом к нему не сможет подступиться почти ни одно растение, кроме других деревьев, и остаток жизни ему не о чем волноваться. Его собственное потомство обречено довольствоваться остатками света и теми веществами, которыми поделится с ним дерево. Остальные растительные «низы» лишены даже этого, и им приходится изобретать что-то свое. К примеру, первоцветы. В апреле бурая земля под старыми лиственными деревьями уходит под белое цветочное море. Растение, которое превращает лес в волшебную сказку, – ветреница дубравная. Иногда к ней примешиваются желтые или сине-фиолетовые цветы, например печеночница. Свое имя она получила из-за листьев, немного напоминающих по форме человеческую печень. Поскольку ее цветы появляются весной очень рано, в некоторых местностях их называют «любопытки» (Vorwitzchen). Печеночница – очень упрямое растение. Заняв какое-то место, она решает остаться на нем навсегда, а распространение семенами происходит у нее очень медленно. Потому эти первоцветы можно найти только в старых широколиственных лесах, столетиями растущих на одном месте.

Все это яркое великолепие кажется чистым транжирством. Зачем цветочное сообщество тратит на него столько сил? Причина этого затратного мероприятия проста – растениям нужно использовать узкое временное окно. Когда в марте весеннее солнце разогревает почву, лиственные деревья еще спят. До начала мая ветреницы и Ко используют свой шанс и образуют под голыми кронами углеводы для следующего года. Питательные вещества складируются в корнях. Между делом весенние красавицы еще успевают оставить потомство, что требует дополнительных сил. То, что они все это успевают за один-два месяца, выглядит настоящим маленьким чудом. Ведь как только на деревьях распустятся почки, в лесу снова станет слишком темно, и цветам снова придется взять вынужденную паузу в десять месяцев.

Если я прежде сказал, что к деревьям не сможет подступиться «почти ни одно растение», то теперь перенесу ударение на «почти». Дело в том, что есть и такие, которые поднимаются вверх по древесным кронам. Особенно труден и извилист этот путь для тех, кто стартует с земли. Одно из таких растений – плющ. Его биография начинается с мелкого семечка у подножия светолюбивых видов, то есть тех, кто особенно расточительно обходится с солнечными лучами и часть их неиспользованными пропускает на почву. Под соснами или дубами плющу хватает света, чтобы сначала образовать на почве настоящий ковер. Но однажды в нем просыпается стремление подняться вверх по стволу. Плющ – единственное в Центральной Европе растение, использующее придаточные корни, крепко вцепляющиеся в кору. Десятки лет оно постепенно поднимается все выше по стволу-опоре, пока наконец не доберется до кроны. Здесь плющ может жить сотни лет, хотя настолько древние экземпляры встречаются скорее на скалах или стенах старых замков. В специальной литературе можно прочесть, что деревьям они не вредят. Однако по собственным наблюдениям над нашими домашними деревьями я не могу этого подтвердить. Совсем наоборот: деревья, особенно сосны, хвоя которых нуждается в большом количестве света, очень недовольны разрастающимся в их кроне конкурентом. Одна за другой отмирают ветви, дерево может настолько ослабеть, что начнет сохнуть. Да и сам основной побег плюща может стать толщиной с дерево. Он обвивает опору и давит на нее тяжким грузом, как удав, который вьется вокруг человеческого тела. Еще сильнее удушающий эффект проявляется у другого вида – лесной вьющейся жимолости. Это растение с красивыми, похожими на лилию цветками, чаще обвивает молодые деревья. При этом оно так тесно прилегает к стволу-опоре, что на нем остаются сильные спиралевидные вмятины. Из таких искореженных деревьев, как уже упоминалось, получаются причудливые трости. В лесу они все равно долго не протянули бы. Их рост замедляется, и они отстают от своих сверстников. Даже если им удается дорасти до больших размеров, их рано или поздно ломает ветер, причем именно по перекрученному месту на стволе.

Омела не тратит силы на утомительный подъем по стволам. Она предпочитает стартовать уже наверху и использует для этого дроздов, которые поедают ее ягоды, а потом садятся на деревья и чистят о ветки клювы, оставляя в кронах клейкие семена. Но откуда она на такой высоте, без всякого контакта с почвой, получает воду и питательные вещества? Впрочем, в прозрачной выси их предостаточно – в деревьях. Поэтому омела пускает корни в ветви дерева, на котором она растет, и запросто высасывает из них все необходимое. Правда, она и сама фотосинтезирует, так что дерево-хозяин теряет «только» воду и минеральные соли. Поэтому ученые называют ее полупаразитом. Впрочем, это слабо утешает зараженное дерево, потому что с годами омела все больше распространяется по его кроне. Сильно зараженные деревья, особенно лиственные, бросаются в глаза прежде всего в холодные сезоны: многие из них буквально усеяны паразитами, а это уже серьезная угроза. Регулярное кровопускание ослабляет дерево, у которого к тому же отнимают все больше света. И как будто всего этого недостаточно, корни омелы вызывают серьезные нарушения структуры древесины. Нередко через несколько лет ветви обламываются, уменьшая объем кроны. Иногда дерево не выдерживает всех этих бед и погибает.

Меньше вредят те растения, которые используют деревья исключительно как место обитания: мхи. У многих видов нет корней, которые опускались бы в почву, они держатся на коре только с помощью маленьких выростов. В сильной тени, почти без питательных веществ и воды из почвы, ничего не отнимая у дерева – возможно ли такое? Возможно, но только для исключительно непритязательного организма. Воду нежные моховые подушки получают с росой и туманом или дождями и запасают ее впрок. Однако чаще этого не достаточно, потому что деревья либо имеют форму зонта (как ель и Ко), либо за счет своей конструкции направляют поток воды к собственным корням (лиственные деревья). В последнем случае ситуация проста: мхи селятся внизу на стволе, в том самом месте, куда стекает вода после ливня. Течет она неравномерно, потому что большинство деревьев стоят чуть-чуть под наклоном. На верхней стороне легкого изгиба образуется маленький ручеек, из которого мхи и впитывают воду. Кстати, именно поэтому моховые обрастания не годятся для определения сторон света. Подушки мха якобы указывают наветренную сторону, с которой на ствол бьют дождевые капли, увлажняя его. Однако в глубине леса, где ветер приторможен, капли дождя падают скорее вертикально. К тому же каждое дерево клонится в своем собственном направлении, так что попытка сориентироваться по моховым обрастаниям вас только запутает. Если кора вдобавок грубая, то вода будет задерживаться в ее мелких трещинках особенно долго. Эта шероховатость на стволе начинается снизу и с возрастом распространяется вверх, к кроне. Поэтому на молодых стволах мхи растут только в нескольких сантиметрах от почвы, зато с годами разрастаются и обнимают весь ствол как мягкие гетры. Дереву это не вредит, а то, что мхи забирают себе немножко воды, компенсируется тем, что запасенную влагу они испаряют вновь и таким образом благотворно влияют на лесной климат. Прояснения требует только вопрос о питательных веществах. Если они не получают их из почвы, остается только воздух. И то огромное облако пыли, которое ежегодно развеивается по лесам. Взрослое дерево способно отсосать из воздуха свыше 100 килограммов пыли, которая стекает по его стволу вместе с дождевой водой. Эту смесь впитывают мхи и выбирают оттуда все, что можно использовать. Теперь вопрос с пищей решен, не хватает только света. В светлых сосновых или дубовых лесах это не проблема, а вот в ельниках с их постоянными сумерками – другое дело. Здесь отступают даже аскеты, поэтому в таких лесах, особенно молодых, самых густых, мхов почти не встречается. Лишь когда деревья становятся старше и среди крон то здесь, то там возникают просветы, на землю падает достаточно света, чтобы на ней зазеленели мхи. В старых буковых лесах ситуация несколько иная, потому что здесь мхи могут использовать безлиственные периоды весной и осенью. А летом, хотя и становится слишком темно, растения уже настроены на период голода и жажды. Иногда дождя нет месяцами. Проведите тогда рукой по моховой подушке: она сухая как рашпиль. Большинство видов растений погибли бы, но не мхи. Первый же ливень снова наполнит их влагой – и жизнь пойдет дальше.