Имя ветра - Патрик Ротфусс

Отец казался слегка обеспокоенным.

— В основном да, но у него были трудности, такие же, как у всех. Аккорд Е. У него была куча проблем с увеличенным и уменьшенным Е.

Мать мягко вмешалась:

— Я это тоже помню, дорогой, но думаю, что все дело в маленьких руках. Он ведь был совсем мал…

— Ручаюсь, это ненадолго его задержало, — тихо сказал Бен, — У него чудесные руки; моя мать сказала бы: «пальцы волшебника».

Отец улыбнулся:

— Он получил их от своей матери: тонкие, но сильные. Лучше не придумаешь, чтоб вычищать горшки, а, женщина?

Мать шлепнула его, затем поймала руку мужа и показала ее Бену.

— Руки у него от отца: изящные и нежные. Лучше не придумаешь для соблазнения дворянских дочек. — Отец запротестовал, но она не обратила внимания. — С его глазами и руками ни одна женщина в мире не будет чувствовать себя в безопасности, когда он начнет охотиться за дамами.

— Ухаживать, дорогая, — мягко поправил ее отец.

— Суть одна, — пожала она плечами. — Все лишь охота, и когда закончена она, достойна скорби дева та, что бегством спасена. — Она снова привалилась к моему отцу, не выпуская его руки, и чуть наклонила голову — он понял намек, наклонился и поцеловал ее в уголок рта.

— Аминь, — сказал Бен, салютуя кружкой.

Отец обнял мать второй рукой и прижал ее.

— Все еще не понимаю, к чему ты клонишь, Бен.

— Он все делает так: быстро, как хлыст, и почти не делая ошибок. Могу поспорить, он знает все песни, которые вы ему когда-либо пели. Он больше меня знает о том, что есть в моем фургоне.

Бен взял кувшин и вытащил пробку.

— И это не просто запоминание. Он понимает. Половину того, что я собирался ему показать, он угадал сам.

Бен наполнил кружку моей матери.

— Ему одиннадцать. Вы когда-нибудь встречали мальчика его возраста, который бы говорил так, как он? В основном это, конечно, из-за жизни в такой просвещенной атмосфере. — Бен обвел рукой фургоны. — Но большинство одиннадцатилетних мальчишек способны думать только о пускании блинчиков по воде да о том, как раскрутить кота за хвост.

Мать рассмеялась, словно колокольчики зазвенели, но лицо Абенти осталось серьезным.

— Это чистая правда, леди. У меня были ученики постарше, которые могли только мечтать сделать хотя бы половину того, что может он. — Бен усмехнулся. — Если бы у меня были его руки и хоть четверть его смекалки, я бы круглый год ел с серебряной тарелки.

Наступило молчание, потом мягко заговорила моя мать:

— Я помню, когда Квоут был совсем малышом, еле ковылял, он всегда и за всем наблюдал. Такими ясными чистыми глазами, словно хотел вобрать в себя весь мир. — Голос матери чуть дрогнул.

Отец обнял ее, и она спрятала лицо у него на груди.

Теперь тишина длилась дольше. Я уже собирался уползать прочь, кода отец нарушил ее.

— Так что, ты считаешь, нам надо делать? — В его голосе мешались легкое беспокойство и отцовская гордость.

Бен мягко улыбнулся:

— Ничего особенного — только подумать, что вы сможете предложить ему, когда придет время. Он оставит свой след в мире как один из лучших.

— Лучших в чем? — проворчал отец.

— В том, что выберет. Я не сомневаюсь, что если он останется здесь, то станет новым Иллиеном.

Отец улыбнулся. Иллиен — герой бродячих артистов. Единственный по-настоящему известный эдема руэ во всей истории. Все наши старейшие, лучшие песни — его песни.

И кроме того, если верить легендам, Иллиен заново изобрел лютню. Прекрасный мастер-лютнист, Иллиен преобразил хрупкий и громоздкий придворный инструмент в чудную практичную семиструнную лютню бродячего артиста, которой мы пользуемся по сей день. Те же самые легенды говорят, что на лютне Иллиена было восемь струн.

— Иллиен. Мне нравится эта мысль, — заметила мать. — Короли будут приезжать за сотни километров, чтобы послушать, как играет мой маленький Квоут.

— Его музыка будет усмирять ссоры и прекращать войны, — улыбнулся Бен.

— Дикие женщины, сидя у него на коленях, — с энтузиазмом продолжил отец, — будут возлагать груди ему на голову.

Наступила ошеломленная тишина. Затем моя мать медленно и с нажимом произнесла:

— Думаю, ты имел в виду, «дикие звери будут возлагать головы ему на колени».

— Разве?

Бен кашлянул и продолжил:

— Если он решит стать арканистом, я ручаюсь, что к двадцати четырем годам он получит королевское назначение. Если он захочет стать торговцем, то к концу жизни наверняка будет владеть половиной мира.

Брови моего отца недовольно сошлись. Бен улыбнулся:

— О последнем можно не волноваться. Для торговца он слишком любопытен.

Бен помолчал, словно очень тщательно подбирал следующие слова.

— Знаете, ему стоит поступить в Университет. Не сейчас, конечно, и не в ближайшие годы. Семнадцать лет — нижний предел для приема, но я не сомневаюсь, что…

Остальные слова Бена я пропустил. Университет! Я думал об Университете так же, как большинство детей думают о дворе Фейе — как о некоем мифическом месте, созданном специально для мечтаний о нем. Школа размером с небольшой город. Десять раз по десять тысяч книг. Люди, которые знают ответ на любой вопрос…

Когда я снова смог сосредоточиться на разговоре, стояла тишина.

Отец смотрел на мать в гнездышке его руки.

— Что скажешь, женщина? Не случилось ли тебе дюжину лет назад делить постель с каким-нибудь бродячим богом? Это могло бы пролить свет на нашу загадку.

Она пихнула его в бок и приняла задумчивый вид.

— Дай-ка припомнить… Была такая ночь около двенадцати лет назад, когда ко мне пришел мужчина. Он связал меня поцелуями и песней струн. Он похитил мою добродетель и саму меня украл. — Она сделала паузу — Но у него были не рыжие волосы. Точно не он.

Она шаловливо улыбнулась слегка смутившемуся отцу и поцеловала его. А он поцеловал ее в ответ.

Такими я и вспоминаю их сейчас. Я уполз прочь; в голове моей плясали мысли об Университете.

В трактире «Путеводный камень» наступила тишина — и окружила двух людей, сидящих за столом в пустой комнате. Квоут перестал говорить, и хотя взгляд его был устремлен на сложенные руки, сам он блуждал где-то далеко. Наконец он поднял глаза, почти с удивлением посмотрев на сидящего напротив Хрониста, перо которого зависло над чернильницей.

Квоут смущенно хмыкнул и жестом показал Хронисту отложить перо. Помедлив секунду, Хронист так и сделал, предварительно вытерев кончик пера чистой тряпицей.