Безумный поклонник Бодлера - Мария Спасская

Надо ли удивляться, что в разгар нравственных терзаний Шарль получил пригласительный билет от загадочного общества ассассинов, в которое ему предлагали вступить? И, как ни странно, находилось оно в «Пимодане», как раз над лавочкой Антуана Аронделя. Презирающий действительность Шарль не замедлил присоединиться к естествоиспытателям, желающим раздвинуть рамки обыденного сознания. Поднявшись на нужный этаж, он очутился в тамбуре, обитом потертым от времени плюшем, и стукнул молотком в высокую дверь. Створка двери с необычайными предосторожностями поползла в сторону, и Шарль увидел упитанного юношу с тонкими усиками и длинными черными волосами, уложенными на идеальный косой пробор. В нем он узнал своего давнего знакомого, писателя Теофиля Готье.

– А-а, вот и вы! – оживленно воскликнул богемный приятель.

Шарлю импонировали подобные люди, внимательно следящие за своей внешностью. Он и сам проводил за туалетом не менее двух часов, наводя лоск, как и подобает истинным денди. Зачастую Бодлер целыми днями не вылезал из кровати, ибо из прачечной еще не доставили чистых рубашек, а надеть несвежую одежду было выше его сил. Шарль даже написал небольшую статью, посвященную уходу за собой, рассчитывая со временем опубликовать ее в какой-нибудь газете.

– Проходите же, дружище! – схватил его за руку Теофиль и втянул внутрь. – Скорее переодевайтесь и присоединяйтесь к остальным гостям!

На вешалках в прихожей висели арабские бурнусы, и Готье первым накинул на себя восточную одежду. Последовав его примеру, Шарль двинулся вперед и оказался в просторном зале, большая часть которого была погружена во мрак. В дальнем конце помещения на рояле горела свеча, вокруг нее сгрудились несколько одетых арабами фигур. Проводник увлек Бодлера к роялю, на котором, помимо свечи, высился хрустальный сосуд с зеленоватым тестом, отдаленно напоминающим варенье. Приплясывающий у сосуда человек, оказавшийся врачом, брал «варенье» специальной золотой лопаточкой и раскладывал на стоящие тут же тарелки и блюдца. Посуда была разномастная, но, безусловно, старинная и стоила огромных денег. Яркие рисунки и выпуклые изображения птиц, животных и морских тварей радовали глаз. Помимо узоров, свежей зеленью выделялось на тарелках вязкое пахучее снадобье, разделенное на небольшие кусочки толщиной в палец. Каждый из присутствующих брал тарелку, крошечную золотую ложечку и отходил с ней к креслу у стены. Последовал примеру остальных и Шарль. Глядя, как, смакуя удовольствие, члены клуба гашишистов отправляют в рот по маленькой порции пасты, именуемой давамеск, он в считаные минуты съел угощение, о котором слышал много интересных вещей, и стал ожидать результата.

Оглядываясь по сторонам, он вдруг среди гостей узнал Оноре де Бальзака. В юности Шарль любил его почти так же, как Виктора Гюго. Это теперь поэт понимал, что прославленный мэтр Гюго не творит, а поденно работает на потребу публике, создавая сюжеты, совершенно оторванные от жизни. Хотел бы он посмотреть на воров и убийц, которые после совершенных за день злодеяний вместо того, чтобы проматывать награбленное, собирались по вечерам в подвале разрушенного дома и предавались искреннему раскаянию! Эти истории хороши для благополучных обывателей и прочих генералов опиков вместе с альфонсами, по-настоящему не знающих жизни и не чувствующих литературной фальши. Но его, Шарля Бодлера, не проведешь! Он ощущает литературу кожей. Шарль неотрывно смотрел, как, откушав ложечку зелья, создатель «Человеческой комедии» отставил свою тарелку с почти не тронутым вареньем и поспешно удалился, так и не дав Шарлю увидеть, как подействует на него гашиш. Это показалось ужасно смешным, и Шарль попытался поделиться своими уморительными наблюдениями с остальными ассассинами. Но, как ни старался, так и не мог произнести ни слова от душившего его хохота. Других тоже разобрало невыносимое веселье. Шарль хохотал до упаду, глядя на смеющиеся лица сотрапезников. И вдруг лица людей вокруг него стали меняться, вытягиваясь, плющась, удлиняясь и сморщиваясь, и Шарль погрузился в фантасмагорический мир, полный взирающих на него с потолка ангельских головок и дьявольских разверзнутых пастей, кишащих ядовитыми змеями. Когда чары зелья начали ослабевать, Шарль добрался до своего номера, загоревшись идеей описать действие наркотиков, сравнив его с воздействием вина. Свое намерение Бодлер выполнил, подарив миру самое полное исследование подобного рода[6].

* * *

Я открыла своим ключом дверь таунхауса и вошла в залитую светом прихожую. В гостиной играла латиноамериканская музыка, и я сразу же направилась туда. Совершенно нагой Лучано Кардоса сидел в новеньком велюровом кресле, и из открытого рта его капала серая пена. Руки испанца покоились на деревянных подлокотниках, и в сжатых ладонях бывший мамин муж держал замшевые поводья шлейки с запряженным в нее Хуаном. Пушистый красавец кот распластался на паркете, словно в безудержном беге. Но бегать коту больше не суждено, ибо он был мертв. Так же мертв, как и его хозяин. Я смотрела на своего первого мужчину и не испытывала ничего, кроме удивления. А ведь в тринадцать лет я была в него серьезно влюблена. И думала, что проведу с ним всю жизнь, слушая его рассказы о нашем будущем под гитарные переборы, стихи Неруды и мерное урчание кота, любовь к которому нас и сблизила. Я выловила зверя в нашем бассейне и, памятуя, что видела его на лужайке соседского дома, понесла возвращать хозяину. Открыл мне Лучано. Он выглядел озабоченным, но при виде мокрого питомца морщины на лбу его разгладились, глаза засветились радостью.

– Хуан, бродяга, вот ты где! – воскликнул он по-испански.

– Хуан? – с нажимом переспросила я.

– О да, в честь испанского поэта Хуана Хименеса. Хименес, как и я, уроженец этих мест. Сеньорита, вы когда-нибудь слышали его стихи?

Я отрицательно качнула головой и печально сообщила, что плохо знаю испанский.

– Это не беда, – широко улыбнулся сосед. – Хотите, я научу?

Само собой, я хотела. Я и соседского кота для этого подманила на рыбу и сунула в ванной под кран. И сочинила легенду про то, что кот случайно упал в наш бассейн, чтобы был повод заявиться к соседу. Ведь план объединить наши виллы и сделать из них «Танцевальный рай» родился в моей голове сразу же, как только я в первый раз приехала на каникулы в Каса-де-ла-Лус. Мне было тринадцать, но хватка у меня уже тогда была бульдожья. Так сказал папа, когда я озвучила ему свой бизнес-проект. А он разбирался в людях. Здесь, на побережье Атлантического океана, было предостаточно туристов, и богатые дамочки много бы дали за то, чтобы породистый самец из местных мучачос научил их ловко отплясывать самбу, румбу и ча-ча-ча. А если пригожий испанец не только научит красиво двигаться под музыку, но и предоставит полный комплекс услуг, который может понадобиться состоятельной женщине на отдыхе, будет совсем хорошо. Лучано Кардоса преподавал латину в местной пивной, арендуя под зал крохотную подсобку, и о расширении бизнеса никогда не думал. Отец до самой смерти полагал, что это он уговорил соседа стать с ним компаньонами, но это не так. Лучано наотрез отказывался впрягаться в эту историю, и только мои клятвы в любви до гроба принесли желаемый результат. Объединив два наших участка, отец безжалостно снес неказистое бунгало испанца, построив на его месте роскошный массажно-косметический комплекс с хамамом и сауной, в котором выделил небольшую комнатку компаньону. Идея женить испанца на маме тоже зародилась в моей голове. Тем более что папа так вовремя погиб на прогулке. Отец, как всегда, напился и отправился бродить по отвесным прибрежным кручам. Ну и, конечно же, сорвался с каменистого откоса. Рано или поздно это должно было случиться. Уж слишком часто он гулял по скалам в совсем уж непотребном виде. Мама приняла смерть отца с завидным мужеством. Она давно кокетничала с соседом, когда не видел отец, и специально ездила в поселок к пивной, чтобы лишний раз мелькнуть перед глазами у Лучано. Расчет был точен. Она не могла не принять предложение своего компаньона. Я видела, что она его любит, а он ее – нет. Ему было не до взбалмошной русской сумасбродки средних лет, не пропускающей ни одного смазливого брюнета. Голова Лучано была занята другими вещами – он лелеял мечту привезти латину в Россию и терпеливо ждал, когда я подрасту. И вот я стала взрослой. Выросла и поумнела. И передумала связывать жизнь с немолодым простодушным испанцем. Зачем? У меня есть деньги и яркая внешность. Передо мной целая жизнь, наполненная самыми разными мужчинами. И в день своего восемнадцатилетия я выложила все Лучано. Как он кричал и топал ногами! Как обвинял меня в изощренном цинизме, с которым я повесила ему на шею свою овдовевшую мать! Как требовал исполнить обещание, грозя раскрыть нашу связь! И я насмешливо сказала – да раскрывай сколько угодно. Тебе все равно никто не поверит. Все читали «Лолиту» Набокова и знают, что в жизни так не бывает. Мой первый мужчина был так раздавлен, что не постеснялся во всеуслышание рассказать о своем горе. Скандал был грандиозный, и мать приняла мою сторону, подняв Лучано на смех. Я слишком хорошо ее знала, чтобы усомниться в ее реакции. Она, неотразимая, просто не могла остаться в тени своей дочери-подростка. Затем последовал бурный развод и раздел имущества, окончательно поставивший точку в их отношениях. Лучано, наивный, надеялся отсудить половину «Танцевального рая», но я не зря так часто летала в Испанию по делам. Мэр городка, где базировался наш испанский офис, давно уже делал мне прозрачные намеки и даже говорил открытым текстом, что сделает ради меня все, что я попрошу. И вот теперь личное обаяние и шарм я искусно выменяла на отель на берегу океана, переоформив его на себя. Почему не на мать? Слишком свежи в памяти уроки отца. Не верь, не бойся, не проси. Зачем ломать голову, составит она завещание в мою пользу или отпишет все Галке, если можно заранее подстраховаться?