Тосканская графиня - Дайна Джеффрис

– Массима, постой, пожалуйста, тут, мало ли что понадобится, хорошо? – сказала она. – Мне нужно на свежий воздух.

Выйдя из дровяного склада, она подняла голову и посмотрела на башню, на ее знакомый зубчатый силуэт, и ей отчаянно захотелось держаться за свою жизнь. Буквально зубами вцепиться и не отдавать! Неужели это конец? Она всегда старалась быть доброй к людям, отзывчивой, готовой протянуть руку помощи, если это было в ее силах. Даже под ярмом Муссолини жизнь ее текла спокойно и беззаботно, она принадлежала к общественному кругу избранных, многое могла себе позволить и делала что хотела. Конечно, не все в ее жизни было безоблачно. Она надеялась иметь детей, но после несчастного случая с Лоренцо эти чаяния пришлось оставить. Она не знала, в этом ли причина; возможно, его организм получил какое-то необъяснимое с медицинской точки зрения повреждение; врачи так и не сошлись по этому поводу в едином мнении. Ему повезло, что он вообще остался жив, в отличие от остальных членов его семьи. Во всяком случае, мечтать о собственных детях она перестала и целиком посвятила себя мужу, своим сельчанам, труженикам полей, своим домочадцам, а также живописи. Жить здесь ей очень нравилось, и при мысли о том, что скоро придется с этой жизнью распрощаться, по спине пробежал неприятный холодок.

Ах, если бы у них ночью было время, чтобы спрятать рацию в тайных туннелях! Кстати, про них она узнала не сразу – лишь через несколько месяцев после ее переезда в Кастелло Лоренцо открыл ей эту тайну. Она была очень удивлена, когда он рассказал, что в туннели можно попасть даже из каменного флигеля в ее розарии – подумать только! – а также через подвалы в самом доме. Когда Италия еще не была единой страной и воюющие между собой аристократы дрались не на жизнь, а на смерть, под их крепостями на вершинах холмов, деревнями и замками нередко располагались целые лабиринты тайных туннелей с множеством выходов. Лоренцо показал ей, как через большой подвал в доме можно проникнуть в такой лабиринт темных переходов с нишами и потайными комнатами, ведущих к самому глубокому подвалу. А уже оттуда они вышли к подземным туннелям, через которые можно было спастись от опасности.

Капитан появился из дровяного склада, и, разглядев его поближе, она ощутила холодное, странное спокойствие; с ног до головы служака, как и военный комендант, весь на взводе, как туго сжатая пружина, но без того чувства покорности судьбе, ореол которого витал над его старым начальником. Чего бы она только не дала за то, чтобы узнать, что он чувствует, о чем думает, ощутить каждую его эмоцию, включая страхи! Как бы хотела, чтобы все, что этот человек сдерживает в себе, что подавляет, неожиданно вырвалось наружу! Но сегодня этого не случится. Если он найдет рацию, она лишь увидит, как он торжествует.

Время пришло, и София услышала в голове голос Лоренцо: «Достоинство, моя дорогая, что бы ни случилось, всегда сохраняй достоинство». Она глубоко вздохнула. Ее ледяное спокойствие продолжалось недолго, скоро вернулся страх, и она указала на склад с винными бочками.

София отперла дверь, чувствуя свою полную незащищенность; ей казалось, что каждая частичка ее существа обнажена и всем это видно. Двери здесь открывались внутрь, и первыми по ступенькам спустились капитан и один из солдат, за ними Максин, а следом с большой неохотой и София.

– Здесь у вас что, нет электрического освещения? – поморщившись, спросил Кауфман и оглянулся на нее.

– Я оставлю открытой дверь, – ответила она, решив не говорить ничего про большой фонарь, лежащий на спрятавшейся за открытой дверью полке.

Он постучал по нескольким бочкам.

– За этими поисками у меня горло пересохло, – заявил он.

Потом неожиданно протянул руку к одной из дегустационных чашек на длинном столе и рассмеялся; смех получился какой-то неестественный и безрадостный.

У Софии сложилось впечатление, что этот человек совсем не интересуется винами. Но его подчиненный шагнул вперед, взял чашку, подставил ее под краник одной из бочек и наполнил вином. Затем вручил ее Кауфману. Тот с пренебрежительным выражением на лице отхлебнул, потом не спеша вылил остальное на землю, при этом не сводя с нее глаз и явно наслаждаясь тем, что смотреть на это ей крайне неприятно. И двинулся к следующей бочке.

– Может быть, в этой вино получше, – проворчал он.

Он что, нарочно так над ней тешится? Устраивает здесь этот балаган? Или в самом деле собирается перепробовать из всех бочек, пока не дойдет до последней, той самой, где вина нет ни капли? Во рту у нее пересохло, ей казалось, что она ступает по краю пропасти; она чувствовала, как поднимается и опускается ее грудь. Но слишком часто и слишком неглубоко. София попыталась подавить в себе и страх, и надежду. Несмотря на невыносимое напряжение, она заставила себя выглядеть безучастно, словно ничего такого, что могло бы вызвать ее интерес, не происходило.

Восприятие времени тоже менялось. По мере того как немец двигался от бочки к бочке, время растягивалось и замедлялось, и казалось, его безжалостный рейд продолжается до бесконечности. София слышала голоса других немцев, переходящих от одной двери к другой. Слышала топот сапог, карканье ворон над башней. Она выглянула наружу. Над деревней нависло серенькое небо, откуда моросил мелкий дождичек. София вздрогнула от дурного предчувствия, посмотрела на бледно-зеленые и багряные пятна широко раскинувшегося перед ней пейзажа, освещенного тусклым светом этого мрачного дня. Воздух обжигал холодом, и казалось, совсем недолго осталось ждать снега.

Между тем Максин, похоже, все это забавляло. С улыбочкой на губах она тоже попросила вина, и капитан вручил ей другую чашку.

– Угощайтесь, прошу вас, и чувствуйте себя как дома, – сказал он.

София говорить опасалась из-за страха, но вот Максин болтала вовсю, поддерживая разговор и по-итальянски, и по-английски, и даже немного по-немецки. София слушала их вполуха и на Кауфмана старалась не смотреть. А Максин всячески старалась вовлечь его в разговор о достоинствах каждого сорта вина, но тот отделывался односложными замечаниями. Наконец добрались до предпоследней бочки. Он оперся о нее локтем и пристально посмотрел на Софию. Ладони ее покрылись липким потом, страх сжимал сердце все крепче, и она уже почти ничего не чувствовала. Но когда он небрежно заметил, что все сорта ее вина ничего особенного собой не представляют, ее отвращение к нему превысило все пределы. Пустяк, конечно, но вино у нее хорошего качества. Очень хорошего. Это знали все.

С несокрушимой уверенностью Максин указала на последние бочки:

– Осталось всего две. Может быть, в этих вино придется вам по вкусу? – поддразнила она его.

От Софии не укрылся блеск в ее глазах; похоже, происходящее девушку веселит и возбуждает. Боже мой, она ведет очень опасную игру. София взглянула на Кауфмана и встретила его взгляд, отвратительно холодный, сопровождаемый кривой усмешкой. Смешанные чувства охватили ее, но преобладало среди них отвращение. Тут уж не до холодного безразличия! С гневом совладать не так-то просто. Прежде о Софии никто не мог сказать, что она не умеет держать себя в руках. Она сунула руку в карман и нащупала холодную сталь пистолета.