Гайдзин - Джеймс Клавелл

— Паллидар! Обнаружили там внизу ещё что-нибудь?

— Нет, — откликнулся Паллидар. — Никаких следов кого-то ещё. Вполне возможно, что он был здесь один и солдат заметил его, когда он бегал по саду. Проверьте, однако, все комнаты по этой стороне!

Марлоу кивнул и, чертыхнувшись, пробормотал себе под нос:

— А чем ещё, по-твоему, я тут занимаюсь? — Позади него занавеси балдахина шевельнулись от легкого дуновения ветра, приоткрыв ноги Ори в черных таби, японских носках на толстой подошве. Свеча Марлоу затрещала и погасла, и когда он задвинул запор ставень и повернулся назад в комнату, он не заметил таби в густой тени за кроватью. Он вообще мало что замечал, кроме силуэта Анжелики в свете свечей у порога. Девушка так и не проснулась окончательно. Он мог видеть каждую частицу её тела, и от этой картины у него захватило дух.

— Все нормально, — сказал он, смущаясь ещё больше от того, что рассматривал её, наслаждался её красотой, когда она была совершенно беззащитна. Напустив на себя деловитый вид, он быстро прошагал к двери. — Пожалуйста, заприте дверь и… э… спите спокойно, — попрощался он, страстно желая остаться.

Ещё больше сбитая с толку, она что-то невнятно пробормотала и закрыла за ними дверь. Они подождали снаружи, пока не услышали, как засов со скрежетом встал на место. Бебкотт нерешительно произнес:

— Сомневаюсь, что завтра она вспомнит даже то, что открывала нам дверь.

Морской пехотинец вытер пот, увидел, что Марлоу смотрит на него, и не удержался от широкой ухмылки.

— Чему это вы, чёрт подери, так радуетесь? — спросил Марлоу, прекрасно зная причину.

— Я, сэр? Я ничего, сэр, — тут же выпалил солдат; ухмылка исчезла, сменившись выражением туповатого простодушия. «Дьявол забери этих офицеров, все они одинаковы, — подумал он. — Красавчик Марлоу пускает слюни, как и все мы, вон как гляделки-то повылезли, так бы, поди, и слопал её вместе с кудряшками и всем, что у неё там ни есть под рубашкой. Надо же, чёрт, какая везуха: в жизни не видывал таких сисек! Ребятам рассказать, так ни за что не поверят, про сиськи-то». — Есть, сэр. Так точно, сэр. Нем как рыба, — с благочестивым видом пообещал он, когда Марлоу, хмуря брови, приказал ему держать язык за зубами насчет того, что они видели. — Вы правы, сэр. Ещё раз, сэр: никому ни словечка, — заверил он молодого офицера и пошел за ним к следующей комнате, думая о той, что осталась за спиной.

Анжелика стояла, прислонившись спиной к двери, и пыталась разобраться в том, что происходит — так трудно выстроить все по порядку: человек в саду, что за сад, да ведь это был Малкольм, Малкольм в саду Большого дома, нет, он внизу, раненый, опять не то, это же сон, а он говорил что-то про жизнь в Большом доме и о женитьбе… Малкольм, это он был тем мужчиной, который касался меня? Нет, он говорил мне, что умрет. Глупый, ведь доктор же сказал, что с ним все прекрасно, все говорят, что прекрасно, только почему прекрасно? Почему не хорошо, или отлично, или неплохо? Почему?

Она сдалась — желание заснуть пересилило все остальное. Луна сияла через щели в ставнях, Анжелика, пошатываясь, дотащилась через полосы бледного света до кровати и с удовольствием рухнула на пуховую перину. Со вздохом глубокого удовлетворения она до половины натянула на себя простыню и повернулась на бок. Через несколько секунд она уже спала.

Ори неслышно выскользнул из своего укрытия, поражаясь тому, что он до сих пор ещё жив. Даже несмотря на то что он вжался в стену вместе с мечами, его нельзя было не обнаружить при любом мало-мальски прилежном осмотре. Он увидел, что дверь и ставни заперты, а девушка тяжело дышит, положив одну руку под подушку, а другую поверх простыни.

«Хорошо. Она может подождать, — подумал он. — Сначала посмотрим, как мне выбраться из этой ловушки. Через окно или через дверь?»

Ничего не увидев сквозь щели ставень, он осторожно отодвинул запор и чуть-чуть приоткрыл одну половинку, потом другую. Внизу в саду все так же сновали солдаты. До рассвета оставалось почти три часа. Облака, густея, тянули к луне свои космы. Тело Сёрина бесформенной кучей лежало на тропе, напоминая подстреленного зверя. В первый момент Ори удивился, что ему не отрубили голову, потом вспомнил, что у гайдзинов не было обычая собирать головы врагов для подсчета или выставлять их на обозрение.

Трудно бежать этим путем и остаться незамеченным. Если они не ослабят бдительность, придется открыть дверь и попробовать выбраться через дом. Это означает, что дверь останется открытой. Лучше все же уходить через окно, если это будет возможно.

Он осторожно высунулся наружу и увидел под окном узкий уступ стены, который проходил и под другим окном, а потом поворачивал за угол — комната, в которой находился Ори, была угловой. Он почувствовал, как его охватывает возбуждение. «Скоро облака полностью закроют луну. Тогда я убегу. Я выберусь отсюда! Сонно-дзёи! Теперь она».

Действуя бесшумно, он установил задвижку так, чтобы ставни были слегка приоткрыты, потом вернулся к кровати.

Его длинный меч оставался в ножнах, и он положил его рядом на смятое покрывало из белого шелка. Белое, подумал он. Белая простыня, белая кожа, белый цвет — цвет смерти. То, что нужно. На белом удобно писать. Что это будет? Его имя?

Он неторопливо стянул с неё простыню. Ночная рубашка не укладывалась в сознании: странный предмет одежды, предназначенный скрывать все и ничего. Руки, ноги, грудь такие большие в сравнении с теми немногими женщинами, которые делили с ним ложе. Ноги длинные и прямые, ни намека на привычную для него изящную изогнутость голени от многолетнего сидения на коленях. Вновь он уловил запах её духов. Его взгляд скользил по ней, и он чувствовал, как в нем загорается желание.

С другими все было совсем не так. Он почти ничего не испытывал. Много легких и пустых разговоров и уверенный профессионализм. Его быстро доводили до оргазма, обычно после щедрых возлияний саке, чтобы был не так заметен их возраст. Теперь время принадлежало ему безраздельно. Она была юна — гостья из чужого мира. Боль в чреслах усилилась. И пульсирующий жар.

Ветер скрипнул ставнями, но это его не испугало, не ждал он опасности и изнутри дома. Все погрузилось в тишину. Она лежала на боку, чуть завалившись на живот. Мягкий уверенный толчок, потом другой, и она послушно перевернулась на спину, её голова удобно лежала щекой на подушке, волосы рассыпались волнами. Глубокий вздох в уютных объятиях перины. Маленький золотой крестик на шее.

Он наклонился над ней и просунул кончик острого, как бритва, короткого меча под тонкие кружева на вороте рубашки, приподнял их чуть-чуть и развернул меч вертикально, натянув ткань. Материя легко разошлась и упала. До самых пят.

Никогда ещё Ори не видел, чтобы женщина так открывала перед ним свои тайны. Страсть сдавила горло, не давая дышать. Пульсирующая боль в чреслах сделалась почти невыносимой. Крошечный крестик посверкивал. Во сне её рука непроизвольно шевельнулась, лениво легла между ног и осталась там. Он поднял её и убрал в сторону, потом развел тонкие щиколотки. Нежно.