Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь - Марек Хальтер

— И где он сейчас?

— А как вы думаете? Где и положено — на Лубянке. В самом аду.

Они обменялись невидящими взглядами.

— А тут еще вы, Марина Андреевна…

Марина привалилась к стене. От нафталина у нее слезились глаза.

— Дело не только в том, что вы репетировали Офелию. Они знают про ваши отношения с Каплером.

Бедный Камянов и представить себе не мог, как много «они» знают. Ну, вот и конец! Людоед все-таки сомкнул челюсти.

— Вам нельзя оставаться в Москве, Марина Андреевна. Бегите, пока не поздно. У вас есть какие-нибудь родственники?

Марина покачала головой. Не в ответ, а машинально. От ужаса она ничего не соображала.

Камянов, достав из кармана листок бумаги и авторучку, черкнул несколько слов.

— Это адрес Михоэлса. Вы с ним знакомы? Он сейчас в Москве, приехал ненадолго. Советую его навестить. Михоэлс может вам помочь. Он испытывает слабость к актерам…

Марина что-то недоверчиво буркнула. Ну с какой стати Михоэлс, режиссер еврейского театра, будет ей помогать? Наивный Камянов!

Но она все-таки спрятала листок в карман шубы.

— Теперь мне пора подняться в свой кабинет — вдруг они хватятся? А вы смывайтесь, мигом! И больше сюда ни ногой!

Его голос дрогнул, скулы напряглись. Пожимая Марине руку, он прошептал почти беззвучно:

— Случаются такие дни. Беспощадные! Сегодня утром я получил письмо из Сталинграда. Не от сына, от его друга. Николай… упокоился… Обрел покой единственным способом, который возможен в этом обезумевшем мире.

Марина тайком покинула театр. Она вздрагивала, стоило снегу хрустнуть под ее ногами. Зачем-то петляла улицами. У всех прохожих даже ресницы заиндевели, а ей было жарко в ее шубе.

Она мучительно думала, куда ей податься, чтоб не засекла Лубянка. В квартире Каплера наверняка засада. Да бог с ними, с ее тряпками!

Ну зачем Каплер это сделал? Это ж надо, показаться всей Москве в компании с дочкой Сталина! Камянов прав: самоубийство!

А не месть ли?

Люся один знал, что произошло между ней и Сталиным. Зачем ему понадобилось обольщать шестнадцатилетнюю дуреху, почти дурнушку? Ведь был уверен, что с ним расправятся.

Хороша парочка — Каплер и Светлана Сталина!

Какая уж тут любовь? Представить невозможно! Марина теперь себя убеждала, что Люся хотел отомстить за нее, расплатиться со Сталиным за ту кремлевскую ночь. Ну, может, вдобавок еще и с ней самой за антисемитские высказывания. Ради этого был готов пожертвовать десятком лет на свободе. А то и жизнью.

Сумасшедший, сумасшедший!

Марина не замечала, как слезы застывают на ее щеках. Его сейчас наверняка допрашивают с пристрастием. Но ей теперь не время хныкать! Надо успокоиться, сосредоточиться и все-таки найти какой-нибудь выход.

А, может, она ошибается? Люся был с ней таким добрым, ласковым… Трудно представить, что он способен мстить подобным способом.

Скорей, все-таки дело в другом. Алексей Яковлевич — донжуан, прирожденный соблазнитель. Ему нужны постоянные победы. И чем связь неожиданней, скандальней, тем лучше. Не этим ли и Марина его привлекла? Антисемитка да еще сталинская подстилка. Отличное сочетание!

Она бродила по улицам часа два-три, прокручивая в уме одни и те же вопросы, борясь с подступающим страхом. Наконец ноги ее сами привели к военному заводику. А что такого? Она возвращается на свое рабочее место. Свинчивать гранаты, когда бойцы гибнут сотнями тысяч под Сталинградом, как погиб сын Камянова, это ли не достаточная трудовая повинность?

Но нет. Не успела Марина скинуть шубу в раздевалке, как туда явилась парторгша.

— Пройди в мой кабинет, товарищ Гусеева.

Была серьезна. Теперь не стала распинаться о своей любви к искусству. Разглядывала Марину с большим интересом, будто видит впервые. Потом взяла в руки конверт, лежавший на столе. Там не было ни адреса, ни адресата, только печать фельдъегерской службы с гербом Советского Союза.

— Вам это прислали с нарочным, товарищ Гусеева.

Коммунистка помусолила конверт пальцами, правда, не решаясь коснуться герба. Было видно, что ее мучит любопытство. Еще бы — правительственная депеша! Но, увы, не ей адресованная. Пришлось вручить ее Марине.

Помертвевшими пальцами Марина вскрыла конверт. От страха ей свело живот, она задыхалась. В конверте обнаружился сложенный вчетверо листок. Развернув его, Марина прочла:

Два дня. В память. И.

Потом перечитала. Почерк разборчивый, даже красивый, но смысл непонятен.

Коммунистка объявила:

— Ты у нас больше не работаешь, товарищ Гусеева.

Наконец до Марины дошло: И. — это Иосиф.

Записка лично от Сталина, который велит ей убраться из Москвы в двое суток. Но ведь и гарантирует, что в течение этих дней ее не арестуют. Его подарок за ту ноябрьскую ночь 1932-го!

Марина пошатнулась. Чтобы не упасть, схватилась за спинку стула.

Парторгша, развернув ее к двери, легонько подтолкнула.

— Ты должна немедленно покинуть территорию завода.

Проходя через цех, Марина чувствовала брошенные на нее украдкой взгляды работниц. Коммунистка наверняка им разболтала о депеше. Женщины трудились молча, лишь клацанье железа нарушало тишину.

Когда Марина вышла на улицу, ее ослепила искрящаяся белизна снега. Теперь было неважно, преследуют ее или нет. Она сообразила, что может спокойно вернуться в квартиру Каплера.

Иосиф Виссарионович дал ей двое суток. Марина была уверена, что он ее не обманет.

Наконец она добралась до своей постели. Ее всю трясло, она стучала зубами от озноба, который было невозможно унять. Так промаялась около часа. В конце концов, завернувшись в одеяло, Марина отправилась на поиски спиртного. Она обшарила кухню, поискала в гостиной и, наконец, в одной из комнат отыскала Люсину заначку — недопитую бутылку водки. Марина ее мгновенно осушила до дна тремя обжигающими глотками. Озноб сразу прекратился, и Марине наконец удалось заснуть. Ей приснилось, что она декламирует роль Офелии на руинах Сталинграда. Тут же и Каплер, ведущий за руку Светлану Сталину, рыжеволосую женщину без лица и возраста, с каждым шагом оставлявшую кровавый след на снегу.

Марина проснулась среди ночи в холодном поту. Ее тошнило. Она вышла в кухню попить воды. Дверь одной из комнат чуть приоткрылась. Видимо, у нее завелись соседи, которые проследят, чтоб она убралась точно в срок.

Уже в спальне Марина вновь читала и перечитывала послание Иосифа Виссарионовича.

Два дня. В память. И.

Почему вдруг такое великодушие?