Хрома. Книга о цвете - Дерек Джармен

Жан Кокто снимает очки, он смотрит поверх них с неописуемой растерянностью. На нем черные туфли, голубые носки, серые брюки, пестрый свитер с узором Фэр-Айл и куртка из ткани «в елочку». На плакатах, что залепили всю стену над ним, бесконечные вопросительные знаки, ВИЧ/СПИД? СПИД? ВИЧ? ВЫ ЗАРАЖЕНЫ ВИЧ/СПИД? СПИД? ВИЧ?

Трудно ждать. Резкий яркий свет из камеры врача оставляет после себя чистое небесно-голубое остаточное изображение. Действительно ли сначала я видел зеленый свет? Остаточное изображение рассеивается за секунду. Как при проявке фотографий цвета меняются в сторону розового, затем свет становится оранжевым. Процесс мучителен, но в результате зрение стабилизируется, так что оно того стоит, как и те двенадцать таблеток, что я принимаю каждый день. Иногда я смотрю на них с отвращением и хочу выбросить. Должно быть, из-за моей связи с Х.Б, Любовником компьютера и Королем клавиатуры, компьютер выбрал именно мое имя для испытаний этого препарата. Чуть не забыл: уезжая из больницы Святой Марии, я улыбнулся Жану Кокто. Он ответил мне ласковой улыбкой.

Я поймал себя на том, что разглядываю ботинки в витрине магазина. Я подумывал уже войти и купить пару, но остановился. Тех ботинок, которые сейчас на мне, должно хватить на всю жизнь.

Ловцы жемчуга

В лазурных морях

Глубокие воды

Омывающие остров мертвых

В коралловых гаванях

Амфора

Осколок

Золото

На безмолвном морском дне

Мы лежим там

Омываемые волнами

Паруса забытых кораблей

Трепещут под траурными ветрами

На глубине

Потерянные мальчики

Спят вечным сном

В крепких объятиях

Припавшие соленые губы

В подводных садах

Холодные мраморные пальцы.

Прикосновение древней улыбки

Звуки в раковине

Вздохи

Приливы и отливы глубокой любви

Его запах

Прекрасный мертвец

В красоте лета

Его голубые джинсы

Обтягивают лодыжки

Блаженство в моем внутреннем взоре

Поцелуй меня

В губы

В глаза

Наши имена забудут

В свое время

Никто не вспомнит о наших трудах

Наша жизнь пройдет словно облака след

И рассеется как туман

Преследуемый солнца лучами

Ибо наше время скользит как тень

И наши жизни убегут

Словно искры по жнивью.

Я кладу дельфиниум, Синева, на твою могилу.

надеть невеста.

Белый свет распался на цвета, Исаак в своем чулане, женатый на призме и гравитации, и немного алхимии в качестве помощника. Взгляд, брошенный через плечо, оказался шагом в свет, как сказал Поуп[92], свет, который он увидел, как множество невообразимо маленьких и быстрых частиц, различного размера, отскакивающих от освещенных тел на большие расстояния одна за другой, хотя это и не занимает сколь-нибудь заметного времени.

Он отмечал:

Всего семь цветов, совершенное число, по одному на каждый день недели, и воскресенье – фиолетовое.

Оказалось также, что белый – это разнородная смесь всех цветов, а естественный свет – это смесь лучей, окрашенных этими цветами.

Ньютон стал богом, подобным Юпитеру и Марсу, для таких философов, как Вольтер.

Город красной розы.

Почти такой же старый, как само время.

Розовый, лиловый и фиолетовый выталкивают друг друга из красного в черный.

Розы – красные,

Фиалки голубые[94].

Бедным фиолетовым пожертвовали ради рифмы.

Не существует натурального розового пигмента, хотя вы можете купить нечто под названием «оттенка человеческого тела», но оно не имеет ничего общего ни с нездоровым цветом лица северян, ни с загорелым – южан.

Лиловый – это химера. Он едва существует, за исключением того случая, когда описывает 1890-е, Лиловое Десятилетие.

Пурпурный напирает, а фиолетовый стесняется.

Розовый породил лиловый, который породил пурпурный, который породил фиолетовый…

…За исключением фиолетового, они – союзники. Фиолетовый – респектабельный.

Фиолетовые глаза – редчайшие и прекраснейшие. Мне говорили, что в этом секрет Элизабет Тейлор.

Розовый всегда шокирующий. Обнаженный. Все эти акры плоти, покрывающие потолки Ренессанса. Понтормо – наирозовейший из всех художников.