Держи ухо востро - Марина Серова

Ефим Леонидович ждал меня на лавочке около музея. Короткие ножки он скрестил под лавкой, а руки сложил на животе. И ничто в нем не напоминало того пришибленного судьбой человека, с которым я говорила вчера вечером по телефону.

— Ну вот, теперь совсем другое дело, — улыбнулся он, рассматривая поочередно мое лицо, плечи и ноги. — Теперь вы отдаленно напоминаете одесситку.

— Что же такое во мне изменилось? — удивилась я.

— Цвет слоновой кости постепенно сменяется телесным, — рассмеялся он. — Южное солнце делает свое дело. Присаживайтесь.

И он слегка подвинулся на лавке, хотя и без этого слева от него поместилось бы не менее трех таких стройных созданий, как я.

— Задали вы мне задачу… — с довольным видом проворчал он. — Как будете расплачиваться?

— Как скажете.

— Что значит, «как скажете»? — развел он руками. — Утром деньги — вечером стулья. Я понимала, что он шутит, но почувствовала себя неловко. Он ждал ответа, но я не знала, какого.

— А вы чем предпочитаете, кутятами или литрами? — наконец нашлась я. Ответ пришелся ему по душе.

— Взял бы кутятами, но жилплощадь не позволяет, — довольно засопел он.

— Так, может… — я подыскивала слово, — сменим интерьер?

Я употребила то самое выражение, которое впервые услышала несколько дней назад от Курта Раушенбаха.

— Ай-ай-ай, — запричитал Ефим Леонидович, — у меня же еще масса дел сегодня, но что с нами поделаешь… — он решительно махнул рукой. — Уговорили. Но понемножку.

— Куда изволите?

— Есть тут одно местечко, — щелкнул Кучер языком, — может быть, слышали — «Гамбринус» называется. Конечно, это уже не «Гамбринус» моей юности, но пиво там по-прежнему замечательное.

Через полчаса мы сидели за столом в «Гамбринусе», а перед нами стояли кружки с пивом и блюдо с креветками. В глазах у Кучера заблестели огоньки, и я подумала, что хорошо было бы посидеть с ним просто так, без всякого дела, поболтать о том о сем… Много интересного, наверное, мог бы рассказать этот человек за кружечкой пива.

К моему удивлению, пива он почти не пил, хотя креветками не брезговал. Но его возбуждала сама атмосфера этого исторического заведения, знаменитого на весь мир.

Именно поэтому я не буду описывать его. Кто имел счастье посетить это заведение, тот и без меня его хорошо себе представляет. А кто не бывал — пусть прочтет у Куприна и сделает поправку на сто лет, учитывая любовь одесситов к традициям.

— Между прочим, за соседним столом любил посидеть Мишка-Япончик, — гордо произнес Кучер, как будто этот знаменитый одесский уголовник был его хорошим знакомым. — Там даже есть мемориальная табличка. Честное слово.

— Я знаю, — улыбнулась я.

— Откуда? Вы здесь уже бывали?

— Рассказывали.

— Таки это знаменитое место. Еще бы вам не рассказывали.

Ефим Леонидович был настоящим патриотом «Одессы-Мамы», и я не могла представить его ни в одном другом городе. Он был здесь на своем месте, и это место его очень устраивало.

Испытав мое терпение тремя-четырьмя одесскими анекдотами, он наконец-то перешел к делу:

— Так вы интересовались, что такое «NM-244»? Вам повезло. Вы имеете рядом того человека, который может вас удовлетворить.

Видимо, «Гамбринус» на него так действовал. Его акцент увеличивался с каждой минутой.

Но на этом буффонада закончилась, и Ефим Леонидович стал серьезным:

— Я вынужден вам сообщить, что буду говорить о совсем не веселых вещах. Это довольно длинная история, поэтому пейте пиво, кушайте креветки, а я буду вам рассказывать.

Честно говоря, я неравнодушна к креветкам и охотно последовала его совету, совместив полезное с приятным. А то, что рассказ Ефима Леонидовича будет мне полезен, я поняла с первых его слов:

— Начать мне придется издалека, но это необходимо.

Кучер сделал небольшую паузу, выпил пива и продолжил:

— Мы очень много знаем о Второй мировой войне, но далеко не все. И не только потому, что нам не все о ней рассказывали. Дело в том, что наряду с общеизвестными целями у Гитлера было еще множество секретных акций. Одной из таких акций была «Операция Линц». Вы что-нибудь слышали об этом?

— Вряд ли.

— Вот видите. А результаты этой операции поистине чудовищны.

Своим названием акция обязана маленькому немецкому городу Линцу. Именно в этом городе должен был по замыслу Гитлера открыться «уникальнейший из уникальных» музей фюрера. Там фашисты планировали собрать гениальные произведения искусства со всего мира. Немцы — парод аккуратный. И для этого были образованы специальные ведомства. Самыми крупными из них были так называемые исследовательское и просветительское общество «Наследие» и генеральное посредничество СС Гимлера, штаб «Изобразительное искусство» Розенберга и батальон особого назначения, подчинявшийся министру иностранных дел Риббентропу.

Это все детали, но результатом их работы стало то, что на временно оккупированной территории только нашей страны было разграблено 427 музеев. Вот такая… арифметика.

Но это, так сказать, организованный грабеж. Не гнушались этим делом и другие фельдмаршалы и генералы. А сколько наворовали простые офицеры и солдаты — представить трудно. Сотни товарных вагонов с произведениями искусства день и ночь шли со всей Европы в Германию.

И самое страшное, что вместе с произведениями искусства они вывозили и инвентарные книги, картотеки, негативные фонды… — Кучер махнул рукой. — Поэтому мы даже не можем им предъявить счет — мы просто не знаем, что именно они вывезли… И немудрено. Почти полностью были вывезены экспонаты музеев Курска, Смоленска, Ростова-на-Дону, Новгорода, Симферополя… Из Подмосковья они вывезли больше трех миллионов томов книг.

— Кошмар какой-то, — вздохнула я.

— Не то слово. Они не только вывозили, но и просто уничтожали. Вы слышали, что книгами из Харьковской библиотеки имени Короленко они вымостили улицу?

— Что значит вымостили?

— А чтобы удобнее было ездить автомобилям местного гестапо. В здании музея Бородино они устроили скотобойню, в музее Циолковского — курятник, а в Монплезире — уборную!

Ефим Леонидович перечислял мне десятки фактов чудовищного вандализма, называл имена фашистских преступников, произведения искусства, пропавшие бесследно, но до сих пор ни словом не обмолвился ни об иконах, ни о загадочных знаках на них.

— Извините, я немного увлекся. Вас интересуют иконы, — вздохнул он. — Но в том-то и дело, что с иконами дело обстоит еще хуже, чем со всем остальным. Если кое-какую живопись, книги, скульптуры удалось вернуть, то с иконами — дело дрянь.