Девять - Анджей Стасюк

Парень вышел из кухни и уселся на свое прежнее место, а девушка выключила музыку.

– Тебе придется там прибраться, – сказал он. – Эта дрянь вылилась. Новые штаны… – Он рассматривал небольшое пятно, натянув ткань на ляжке. – Хорошо, что широкие, а то бы обварился.

Вдруг он обернулся к Павлу, словно только что увидел.

Сощурив водянистого цвета глазки, он с минуту буравил его неподвижным взглядом, а потом широко осклабился:

– Ну, как делишки? Идут? Что новенького?

Павел почувствовал горячий язык у себя на спине. Тот лизал его снизу, от ног, по спине, плечам, по шее сзади. Жар на шее, в волосах переходил в огонь.

– Вертишься как можешь, – в конце концов ответил Павел.

– Надо, братишка, надо. Без этого никак. – Качок кивал головой все с той же улыбкой. – Люська, дай что-нибудь выпить, – приказал он девушке, не сводя глаз с Павла. Тот принялся шарить по карманам. Боковым зрением он видел, как девушка направляется к шкафу, но идет мимо него и открывает дверцу бара.

– На. Попробуй моих, – сказал парень и протянул Павлу «Кэмэл», вытряхнув одну, потому что Павел никак не мог вытащить.

Девица поставила перед ними бутылку водки и две рюмки.

– Ему налей. Мне уже надо бежать.

Она сделала, как он сказал, а вторую рюмку поставила на место.

– Ну давай. Да не шугайся ты так, – приглашал кожаный. – Вкусно и полезно. Я бы тоже выпил, но, говорю, не могу.

Павел взял рюмку и почувствовал, как водка течет у него по пальцам. Опрокинул ее прямо в горло, а в голове стучали слова парня: «Мне уже надо бежать».

– Это хорошо, что не всегда можно, а то сам знаешь, как бывает, так ведь?

Павел подождал, пока огонь попадет в желудок, и сказал:

– Точно. По-всякому бывает.

– Ну вот. Сечешь. Люська, еще налей братишке.

Девушка оторвалась от окна и наполнила рюмку. Павел старался понять, что говорит ему этот тип, но смысл от него ускользал. Он различал отдельные слова, тихие и громкие. Они распадались на странные звуки, словно кто-то говорил из колодца или звал в темноте. Павел сосредоточился на его губах. Смотрел, как они движутся, и, когда они ненадолго останавливались, кивал головой или вскидывал брови. Снова смотрел на белые неровные зубы, один был отколот, и там мелькал розовый язык. Иногда рот открывался шире, и он понимал, что тот смеется, и тоже смеялся, следя, чтобы успеть вовремя остановиться и его голос не остался бы один в полной тишине. Павел хотел считать рюмки, но потерял счет. Не мог сосредоточиться: девушка, ее попка, дверцы шкафа, рот этого братана, собственная рука с сигаретой, пытающаяся попасть в пепельницу. Они трое были как три автономных механизма. Так ему казалось. Будто пространство между ними сползло вниз и разделило их так, что они не могли дотронуться друг до друга, даже если бы захотели. У парня были часы, но его руки все время двигались, и Павел не мог сориентироваться, сколько на самом деле времени. Наконец левая рука хлопнула по колену, и он увидел, что уже четвертый час.

Парень встал, двинулся к двери, и, когда он уже взялся за ручку двери, Павел наконец вздохнул свободно. Девушка повернулась к ним спиной, рассматривая диски. Братан открыл дверь. Выходя, он оглянулся и кивнул Павлу на прощание. Павел тоже улыбнулся и подмигнул. Но тот продолжал стоять и смотреть, потом сказал:

– Ну что?

– Ничего.

– Так собирайся. Ты думал, что я тебя здесь оставлю, шутничок?

– Сроду здесь не был, – сказал Пакер, когда Болек остановил бумер на обочине дороги, посыпанной гравием.

Им полгорода пришлось проехать. Теперь он остался далеко и чернел у них за спиной на фоне красного неба. Сверху шла железнодорожная насыпь. Вдоль дороги тянулось замусоренное поле. Редкие кусты отбрасывали длинные тени. Солнце уже почти закатилось. Чуть дальше начинался сосновый бор. Ветер шелестел чем-то в траве. Целлофаном, бумагой – непонятно. Вокруг было пусто.

– Останешься тут, – сказал Болек.

– Где? – Пакер беспомощно оглянулся. – Где мне тут оставаться? Здесь ничего нет.

– Можешь, там подождать. – Болек показал на небольшую будку, стоящую на опушке, что-то вроде развалившегося отхожего места. – Тебе со мной нельзя.

Пакер покивал головой и застегнул молнию на куртке до самого подбородка:

– Хоть курева мне оставь.

Болек потянулся к бардачку и достал пачку «Мальборо».

– Не позже, чем через час, – сказал он и повернул ключ.

Деревья уже тонули в полумраке. Болек ехал очень медленно. Лужи попадались глубокие и топкие. Он остановился у забора из гофрированных металлических листов, вышел и постучал в ворота. Через минуту они приоткрылись и кто-то, вглядевшись в пришедшего, распахнул обе створки настежь.

Болек поставил бумер рядом с грязным «полонезом». Вокруг все напоминало расхлябанную стройку. Доски, переброшенные через грязь. Под навесом штабели кирпича, тачки, бочки с мастикой. В глубине площадки стоял дом. Его загораживали сосны, и трудно было понять, большой он или нет.

Плечистый мужчина в кожаной куртке встретил Болека на бетонных ступеньках:

– Иди. Ждет тебя.

Болек оскреб подошвы ботинок о край ступеньки и толкнул стеклянную дверь. Мужчина вошел следом. Нажал на кнопку в коридоре и вернулся на свой пост. Болек двинулся в глубь дома. Цементная плитка усиливала звук его шагов. Стены были кое-где оштукатурены – казалось, кто-то начинал работу то там, то здесь, бросал и начинал снова. Из-за приоткрытой двери показался еще один тип. Он кивнул Болеку. За его спиной двое играли в карты на пластмассовом столике. По телевизору шел мультфильм. Воняло носками. Где-то в недрах дома раздавались медленные, глухие удары. Словно кто-то бился головой о стену. Из темного поперечного коридора вышла жирная такса. Старая. Ей уже не хотелось лаять. Она лишь подняла голову и принюхалась.

Холл замыкала широкая дубовая лестница с резными перилами. С потолка над площадкой свисала стеклянная люстра. В жестяной миске лежала собачья жратва. Болек двинулся наверх. На полпути дубовые ступеньки закончились и пошли бетонные. Перед ним открылся широкий коридор. На цементной плитке лежал зеленый коврик, весь в дырах от окурков. Здесь стены были белые. На них висело несколько картин, где были изображены голые девицы с коричнево-оранжевой кожей на фоне морских пейзажей. Болек добрался до дверей цвета махагон и постучал.

– Просто ёперный театр! – сказал жирный мужчина, проваливаясь в кожаное кресло. – Кто должен был проследить?

– Вальдек со своими, – сказал Болек.

– Скажи ему, что я его зае… – сказал жирный. – Так ему и передай. Я не потерплю на своей территории никаких туфтарей, никаких фраеров, никаких засранцев.

– Говорит, что не догнали. Видели двоих. Говорит, гнались за ними.