Пляжное чтение - Эмили Генри

Вернувшись домой, я была слишком рассеянна, чтобы садиться писать, поэтому постаралась найти себе лучшее применение. Я собрала волосы в пучок, надела шорты и майку с Тоддом Рандгреном и отправилась в гостевой туалет на втором этаже с пакетами и коробками для мусора.

Папа вместе с той женщиной хранили в шкафу полотенца и запасные туалетные принадлежности, которые я теперь складывала в коробки для пожертвований, относя по одной в холл. В третий раз я остановилась перед кухонным окном, выходящим на дом Гаса. Гас сидел за столом, держа перед собой огромную записку-плакат и как будто чего-то ждал.

Я уперла коробку в край стола и провела предплечьем по виску, чтобы стряхнуть капельки пота. Потом прочитала на средневековом английском:

«ЯНВАРИЯ, ЯНВАРИЯ, ГДЕ ЖЕ ТЫ, ЯНВАРИЯ?»[30]

Сообщение было явно ироничным. А бабочки в моем животе вполне настоящими. Я поставила коробку на стол и схватила блокнот. Затем подняла блокнот-записку.

«ЧТО? ЗДЕСЬ КТО-ТО ЕСТЬ? НИКОГО НЕ ВИЖУ».

Гас рассмеялся и снова повернулся к компьютеру. Я схватила коробку и отнесла ее к своей машине, а затем вернулась за остальными вещами. Влажность последних дней наконец спала, не оставив после себя ничего, кроме легкого и приятного тепла. Закончив загружать машину, я налила себе стакан розового вина и пошла на веранду.

Небо было ярко-голубым, редкие пушистые кучевые облака лениво проплывали мимо, и солнечный свет делал шелестящие верхушки деревьев бледно-зелеными. Когда я закрывала глаза, отгораживаясь от зрительных впечатлений, на первый план выступал визгливый смех детей у самой воды.

Мамин и папин задний двор соседствовал с другой семьей, у которой было трое маленьких детей. Как только новые соседи въехали, папа посадил вдоль забора вечнозеленую рощу, чтобы создать некоторое уединение. Но ему всегда нравилось, что поздними летними вечерами, когда мы сидели вокруг костра, нам были слышны крики и хихиканье детей, играющих в салочки или прыгающих на батуте. Часто они просто лежали в палатке позади своего дома.

Папа любил иметь личное пространство, но он также всегда говорил, что ему нравится, когда ему напоминают, что есть еще и другие люди, живущие своей жизнью. Люди, которые не знают его да и не хотят знать.

– Я знаю, что некоторые люди чувствуют себя маленькими, – сказал он мне однажды, когда мама проходила химиотерапию, и я запомнила эти слова. – Мысль о том, что ты всего лишь один из шести миллиардов, здорово снимает внутреннее напряжение. А когда ты переживаешь что-то тяжелое, приятно знать, что ты даже не близок ни к кому из них.

У меня же было обратное чувство. Я думала о справедливости Вселенной. Мне хотелось рассеять это чувство несправедливости, как утренний туман. Я наблюдала за своими одноклассниками через Facebook, когда они пошли в аспирантуру и начали совершать международные поездки. Я наблюдала, как они выкладывают поздравления в честь Дня матери из самых дальних уголков мира. Я слышала, как дети, жившие за домом моих родителей, визжали и хихикали, играя в привидение на кладбище.

И я втайне чувствовала себя убитой горем из-за того, что это может повториться с нами снова, и знала, что не могу говорить об этом. Говоря об этом, я только усложняю все для мамы.

А потом болезнь отпустила ее во второй раз, и я была бесконечно благодарна. Я даже не подозревала, что человек может испытывать такое облегчение. Наша жизнь вернулась в прежнее русло, мы втроем стали сильнее, чем когда-либо. Я была уверена, что ничто больше не сможет разлучить нас.

Но все же я оплакивала годы, потерянные из-за визитов к врачу, вспоминая выпадение волос у мамы, когда та лежала больная на диване. Эти чувства не вписывались в нашу прекрасную жизнь. Я знала, что они не добавляли ничего полезного и хорошего, и поэтому подавила их еще раз. Когда я узнала о Соне, все мои чувства вылезли наружу и со временем переросли в гнев.

– У меня вопрос, – услышала я.

Я подняла взгляд и увидела Гаса, прислонившегося к перилам своей веранды. Его серая футболка была такой же мятой, как и все остальное, что я видела на нем. Его одежда, скорее всего, никогда и не бывала в ящиках для белья. Предполагаю, что она сразу с сушилки попадала ему на плечи. Спутанные волосы Гаса также намекали, что он только проснулся.

Я подошла к перилам со своей стороны трехметровой пропасти.

– Надеюсь, речь идет о смысле жизни, – предположила я. – Или вопрос на знание того, какая книга была первой в серии «Дневник Бриджит Джонс»?

– Последнее, – скупо сказал он. – А если серьезно, мне сегодня потребуется смокинг?

Я с трудом сдержала улыбку:

– Я бы заплатила сто баксов, чтобы посмотреть, как будет выглядеть смокинг, который извлекут из твоей стиральной машины. Но с другой стороны, и денег жалко.

Он закатил глаза:

– В моей прачечной демократия.

– Видишь ли, если ты даже позволишь чему-то неодушевленному проголосовать за или против того, чтобы его постирали, оно все равно не ответит.

– Яна, ты поведешь меня на бал из «Красавицы и Чудовища» или нет? Я пытаюсь составить план.

Я внимательно посмотрела на него:

– Хорошо, я отвечу на этот вопрос, но при условии, что ты честно скажешь мне, есть ли у тебя смокинг.

После долгой паузы он вздохнул и прислонился к перилам. Солнце уже садилось, и изгибы вен и мускулов на его худых руках отбрасывали тени на кожу.

– Хорошо. Да. У меня есть смокинг.

Я разразилась хохотом:

– Серьезно? Да ты тайный Джеймс Бонд!

Нет у него никакого смокинга.

– Я согласился ответить только на один вопрос. А теперь скажи мне, что надеть.

– Учитывая, что я видела тебя только в одном наряде, ты можешь с уверенностью предположить, что я не планировала ничего, что требовало бы смокинга. Я имею в виду – до сегодняшнего дня, когда я узнала, что у тебя есть смокинг. Теперь все ограничения снимаются. Но на сегодняшний вечер вполне подойдет твой костюм сварливого бармена.

Он покачал головой и выпрямился.

– Феноменально, – сказал он и пошел внутрь дома.

В этот момент я точно знала, куда я собираюсь отвести Гаса Эверетта.

* * *

– Ух ты, – произнес Гас.

«Ярмарка», которую я нашла, было в восьми милях от нашей улицы в районе большой автостоянки, так что он легко нашел там парковку.

– Я только что пересчитал аттракционы, – сказал Гас. – Их семь.

– Я горжусь тобой за то, что ты так высоко поднялся, – поддразнила я. – Может, в следующий раз попробуешь насчитать десять?