Гунны. Грозные воины степей - Эдвард А. Томпсон

Группа во главе с послом выехала из столицы Восточной Римской империи верхом где-то в начале лета 449 года. Максимин, посол достаточно высокого, хотя и не высшего достоинства, являлся членом комиссии по составлению Кодекса Феодосия. Очевидно, он добился быстрого повышения, потому что, когда комиссия упоминается спустя три года, он уже не является членом комиссии; по-видимому, занимает более высокое положение. Нам не известно, почему именно его имя прозвучало во время совещания Феодосия с Хрисафием и Маркиалием и было решено отправить его к Аттиле в составе этого сопряженного с опасностью посольства. Возможно, они считали его здравомыслящим человеком, который, вероятно, не потеряет голову в критической ситуации. Однако мы можем поздравить себя с их выбором и согласием Максимина возглавить посольство к Аттиле, поскольку, узнав о порученной миссии, Максимин сразу пошел к своему другу, историку Приску, и попросил сопровождать его в этом, по всей видимости, длительном путешествии.

Мы ничего не знали о Приске до того, как он получил приглашение Максимина. В пути он, похоже, занимает место, которое позволяет ему находиться с послом не в официальных, а в личных отношениях; возможно, историк в каком-то качестве состоял при дворе и был направлен в поездку своим непосредственным начальством. Видимо, при дворе он познакомился и близко сошелся с Максимином, который сделал его де-факто, если не де-юре, советником и консультантом. Теперь в империи сложилась традиция включать философа, или софиста, в посольство, чтобы обеспечить посла красноречивым оратором. Возможно, Приска попросили сопровождать Максимина в этой поездке, поскольку он уже завоевал репутацию опытного и знающего историка и оратора. Возможно, он уже издал несколько «риторических упражнений», которые ему приписывает Свида и о которых нам ничего не известно.

Известие о поездке посольства к гуннам, вероятно, дошло до Рустикия, который хотел обсудить вопрос личного характера с одним из римских секретарей Аттилы, и он получил разрешение поехать вместе с Максимином. Рустикий был полезным членом посольства, поскольку, не считая Вигилы, был единственным представителем римлян, знавшим гуннский язык; житель Мезии, он в течение многих лет жил у гуннов в качестве военнопленного. Кроме него, в состав экспедиции входил уже упомянутый ранее переводчик Вигила, гунн Эдеко – только эти двое знали о заговоре против Аттилы, Орест, приехавший в Константинополь с Эдеко, и несколько гуннов (о них нам ничего не известно), сопровождавших Эдеко. Приск только упоминает слуг, обслуживавших своих хозяев, и погонщиков, заботившихся о вьючных животных. На животных погрузили не только подарки, предназначавшиеся гуннам, но и продовольствие для римских послов, которым их обеспечило собственное правительство, а не те местные власти, через чьи территории они проезжали.

Через тринадцать дней путешественники приехали в Сердику, разрушенную в 441 году. Остановившись в Сердике, Максимин счел приличным пригласить на обед Эдеко с сопровождавшими его варварами. У местных жителей купили овец и быков, слуги зарезали их и приготовили обед. Во время обеда произошел неприятный инцидент. Варвары стали восхвалять Аттилу, а римляне императора, и тут Вигила с характерной для него бестактностью сказал, что несправедливо сравнивать бога с человеком, подразумевая под человеком Аттилу, а под богом Феодосия П. Это необдуманное замечание, по мнению Ходжкина, можно объяснить тем, что он слишком часто прикладывался к чаше с вином. Гунны обиделись на это замечание и уже были готовы всерьез рассердиться, когда Максимин и Приск перевели разговор на другой предмет и постарались любезностью смягчить их гнев, пустив бутылку по кругу. Когда все встали после обеда, Максимин почтил Эдеко и Ореста подарками, а именно шелковыми одеждами и индийскими самоцветами. А затем произошел случай, поставивший в тупик Максимина и Приска. Орест, выждав, когда удалится Эдеко, сказал Максимину, что он прекрасный человек, так как не пренебрег им, Орестом, в отличие от римских сановников, которые приглашали на обед только Эдеко и одаривали его подарками, забыв об Оресте. Максимин был заинтригован словами Ореста и поинтересовался, кем и когда он был так обижен. Ничего не ответив, Орест повернулся и вышел. На следующий день Максимин и Приск рассказали Вигиле о непонятном поведении Ореста и о его заинтриговавших посла словах. Вигила ответил, что Орест не должен обижаться, не получая одинаковых с Эдеко почестей, так как он только прислужник и писец Аттилы, а Эдеко, как известный храбрец на войне и природный гунн, стоит намного выше Ореста. После этого Вигила переговорил наедине с Эдеко, а затем вернулся и сказал послу, что передал Эдеко их разговор и едва успокоил его, так гунн разгневался от услышанного. Как все было на самом деле? Подозревал ли что-нибудь Орест? В действительности все было намного хуже, чем мог себе представить Вигила. Эдеко рассказал о заговоре своим спутникам, и Орест хотел похвалить Максимина за то, что он ничего не знает о заговоре.

Спустя много лет после смерти Феодосия, Максимина и Аттилы Приск высказал мнение, что Эдеко раскрыл тайну заговора, потому что либо не собирался убивать Аттилу, либо испугался, что Орест что-то подозревает и расскажет Аттиле об обеде у Хрисафия, на который Ореста не пригласили. Во всяком случае, при первой возможности Эдеко сообщил Аттиле о готовящемся заговоре и о деньгах, которые должен получить от евнуха. Кроме того, он раскрыл содержание письма, которое Максимин должен был вручить Аттиле, но для нас остается тайной, как ему удалось это сделать.

Когда посольство прибыло в Наис, римляне получили возможность увидеть последствия войны кочевников. Город был полностью опустошен. Здания, которыми император Константин некогда украсил родной город, были разрушены. Жители исчезли; только в священных обителях оставалось несколько больных, не способных выбраться из города. Прошло шесть лет с тех пор, как гунны захватили Наис, но до сих пор не было предпринято никаких усилий, чтобы вернуть к его жизни. Посол и его сопровождающие даже не сделали попытки поставить палатки в городе, а, пройдя выше по течению, поскольку весь берег был покрыт костями убитых на войне, выбрали чистое место для лагеря. На следующий день они пошли к Агинтею, командующему войсками в Иллирии, чтобы сообщить ему приказ императора передать пять из семнадцати беглецов, обещанных Аттиле. Агинтей сказал каждому из них несколько теплых слов и отпустил с Максимином.

На следующий день посольство подошло к Дунаю. Варвары-перевозчики перевезли римлян и гуннов через реку на челноках, представлявших собой выдолбленные стволы деревьев. До этого они уже перевезли толпу варваров, которую посольство встретило по дороге, поскольку Аттила хотел перейти на римскую землю под предлогом охоты. Переправившись через Дунай и пройдя около семидесяти стадиев[65], римляне были вынуждены сделать привал, пока Эдеко со своими спутниками не сообщит Аттиле о прибытии посольства.

В сумерках, когда римляне сидели за ужином, послышался топот приближающихся коней. Прибыли два гунна с приказанием отправиться к Аттиле. Римляне пригласили их поужинать, гунны спешились и присоединились к ним. На следующий день они проводили римлян к стоянке Аттилы. В девятом часу утра римляне подъехали к шатрам Аттилы, которых было великое множество. Свои шатры римляне хотели поставить на холме, но сопровождавшие их гунны запретили им это, поскольку шатры Аттилы располагались в низине. Когда римляне остановились там, где указали «скифы», к ним пришли Эдеко, Орест, Скотта и другие высокопоставленные гунны Аттилы с вопросом, с какой целью явилось их посольство. Римляне удивились этому странному вопросу и только молча переглянулись друг с другом. Гунны продолжали настаивать на ответе, и чувствовалось, что они начинают сердиться. Тогда Максимин ответил, что император приказал им говорить только с Аттилой и более ни с кем. Скотта в сердцах воскликнул, что Аттила приказал им задать этот вопрос и они бы не пришли к римлянам ради праздного любопытства. На это Максимин ответил, что нет такого обычая относительно послов, чтобы они, не представившись лично тем, к кому посланы, были бы «допрашиваемы другими людьми о цели посольства». Гуннам это прекрасно известно, поскольку они сами часто посылают посольства к императору и знакомы с дипломатическим протоколом. Максимин заявил, что настаивает на соблюдении дипломатических законов и не станет сообщать о цели своего посольства.