Лев Бакст, портрет художника в образе еврея - Ольга Медведкова

Целое десятилетие между отчислением из Академии художеств (февраль 1887) и созданием Мира искусства (1898) описано как Александром Бенуа, так и Бакстом, со слов которого писал Левинсон, чрезвычайно запутанно. Сравнивая здесь версии Бенуа и Бакста/Левинсона, мы будем стремиться не столько к выстраиванию подлинной хронологии (она в основных чертах – хотя и с неточностями – восстановлена), сколько снова к пониманию самого процесса создания Бакстом своего жизнеописания как текста, места в нем его происхождения и связанных с ним проблем призвания, признания и успеха. Ибо наша биография Бакста является одновременно размышлением о жанре биографии, то есть о том, как именно «жизнь пишется» – прежде всего самой этой жизнью, современниками, а затем уже потомками, наследниками.

По воспоминаниям Бенуа, знакомство его с «художником-еврейчиком» Левушкой Розенбергом произошло в мастерской его брата, знаменитого акварелиста Альберта Николаевича Бенуа (1852–1936), в марте 1890 года. Бакст находился там в качестве друга невесты Альберта, Марии Шпак (1870–1891). Бенуа рассказывал, что Лев в то время учился еще в Академии художеств, тратил на занятия там много времени и средств и что одновременно он был «принят как сын»[202] в семействе Канаевых, воспитавших и сироту Марию Шпак. Мы знаем уже, однако, что Бакст покинул Академию в феврале 1887 года.

Материальное состояние Бакста было тогда, по свидетельству Бенуа, плачевным: «Оставшись без средств после внезапной кончины отца[203] – человека зажиточного (биржевого деятеля[204]), успевшего дать детям приличное начальное воспитание, Левушка должен был сам изыскивать средства, чтоб не только зарабатывать себе на жизнь, но и содержать мать, бабушку, двух сестер и еще совсем юного брата»[205]. Как мы видим, ни слова перед новым знакомцем о богатом деде-парижанине; «зажиточным» был только что скончавшийся отец, ничего после себя детям не оставивший.

Познакомившись с Левушкой Розенбергом у брата, Бенуа ввел его в кружок своих друзей, причем не как художника, а скорее как интересного собеседника, прошедшего экзамен на «ум, остроумие и образованность».

«Вообще же и я, и друзья первое время скорее ценили в Левушке приятного, очень начитанного собеседника, нежели художника, а о том, чтоб он мог сделаться когда-нибудь знаменитым, нам никак не могло бы прийти в голову»[206]. Художественный вкус Бакста предстояло еще развивать, поскольку он тогда увлекался «разными модными художниками», главным образом поздними романтиками и академистами. Не имея средств к существованию, зарабатывал он при этом на жизнь иллюстрациями, заказы на которые поставлял ему уже упомянутый Александр Николаевич Канаев (1844–1907), писатель и педагог, владелец мастерской учебных пособий и игр, с которым Бенуа также быстро подружился, ибо вокруг дома Канаевых сложилась чрезвычайно культурная среда. У Александра Николаевича и Александры Алексеевны Канаевых (последнюю Бакст особенно ценил) молодые люди могли, в частности, пользоваться хорошей библиотекой, в которой их главным образом интересовали книги по современному французскому искусству. Книги принадлежали не самим Канаевым, а снимавшей у них две комнаты Марии Николаевне Тимофеевой, вдове главного приказчика в знаменитом французском книжном магазине Фердинанда Беллизара (позднее Меллье)[207], расположенном в доме Голландской церкви на Невском; при магазине была, кстати, и художественная галерея. В доме Канаевых молодые люди познакомились и с певцом и оперным режиссером Геннадием Петровичем Кондратьевым (1834–1905), который предоставил им доступ за кулисы Мариинского театра: факт, во многом определивший их дальнейшее театральное призвание.

Позднее Левушка начал блистать в области акварельной техники, которой он выучился у Альберта, стал постоянным участником акварельных пятниц последнего, устраиваемых сначала у него дома, затем в помещении журнала Зодчий и, наконец, в самой Академии художеств. Пятницы эти вскоре стали модными в петербургских светских кругах и сыграли решительную роль в карьере Бакста: именно благодаря им он стал приобретать известность. На одной из таких пятниц Бакст познакомился с Дмитрием Александровичем Бенкендорфом (1845–1910), известным под именем Мита. Это была, писал Бенуа, «персона очень заметная, как в петербургском монде, так и в парижском и лондонском»[208]. Будучи личностью с довольно темной репутацией, якобы даже причастным к смерти жены, Мита был тем не менее всюду – не считая лишь двора Александра III, его недолюбливавшего, – «принят и обласкан», в особенности при дворе малом, у президента Академии художеств великого князя Владимира Александровича (1847–1909), третьего сына Александра III, и его жены Марии Павловны, которые «души в нем не чаяли». Эстет-коллекционер, беззастенчивый сплетник, сомнительного вкуса острослов, шармёр, напоминавший «тихо мурлыкающего кота», любитель пола, «не считающегося прекрасным» (впрочем, петербургское общество уже начало тогда с этим «пороком» смиряться), он был воплощением цинизма, но при этом, писал Бенуа, каждая встреча с ним была «лакомством». Мита считал себя художником и даже прославился в обществе акварельными копиями со знаменитых картин, изготавливаемыми им с фотографий, а также портретами смазливых матросов. И те и другие ему удавалось, благодаря связям, неплохо продавать. Техника у Миты была, между тем, весьма слабая, так что ему нужны были помощники. Убедившись в блестящем даровании Бакста, он пригласил последнего давать ему уроки, под предлогом которых попросту засаживал его «поправлять» свои работы. Мита Бенкендорф описан у Бенуа как демон, соблазнивший юного Левушку призрачным светским успехом: «Бакст хоть тогда и голодал буквально, не сразу согласился (предложение барона показалось ему несколько предосудительным), но побывав у Миты в его изящной и уютной квартире, покушав у него за завтраком вкусных вещей, приготовленных французским поваром, и выпив разных вин высоких марок, главное же, подпав под очарование беседы с остроумным хозяином и его ласкательных, кошачьих манер, Левушка сдался»[209]. Далее все произошло как в сказке. Продав Мите душу, юный Левушка превратился в светского Льва: обзавелся деньгами, переехал на новую квартиру, изменил, пользуясь советами Миты, туалет и манеры и, главное, завел многочисленные знакомства. Именно Бенкендорф определил Бакста на место преподавателя рисования при детях великого князя Владимира Александровича с летней казенной квартирой в Царском Селе.