Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №11 - Журнал «Домашняя лаборатория»

западной, советской и пост-советской печати. За немногими исключениями, однако, авторы соответствующих публикаций останавливались на технических особенностях самого реактора, действиях обслуживающего персонала, а также на социальном и экономическом ущербе от аварии. Мало кто из аналитиков обращал внимание на то, что Чернобыль представлял собой детище советской индустриальной политики в ее стандартном варианте, который ставил гигантские проекты выше более скромных, планирование из центра — выше локальных планов, объемы производства — выше его безопасности, технику — выше человеческого благополучия, «монолитные» закрытые решения — выше критического обсуждения, и который, наконец, отличался донельзя форсированными темпами [15]. Если ядерная энергетика чем-то и отличалась от прочих отраслей советской промышленности, то только тем, что здесь последствия провалов стандартной индустриальной политики могли быть особенно катастрофическими. Спроектированная, построенная и действовавшая в русле традиционного советского подхода к индустриализации, Чернобыльская АЭС была бомбой замедленного действия.

Советские лидеры постоянно настаивали на том, чтобы все отрасли промышленности развивались как можно более быстрыми темпами, дабы СССР превратился в самую могущественную державу в мире. Ядерная энергетика не составляла исключения: десятый, одиннадцатый и двенадцатый пятилетние планы (1976–1990) предусматривали ее сенсационный рост. К концу 1980 года в стране должны были быть введены в действие в общей сложности 24 ядерных реактора, причем 13 из них (в том числе Чернобыльский) — с использованием графитовых замедлителей, то есть типа РБМК («реактор большой мощности канальный»), который был отвергнут почти во всех других странах в силу его неустранимой нестабильности. В оставшееся число входили 10 несколько более безопасных реакторов на легкой воде типа ВВЭР («водо-водяной энергетический реактор») и реактор на быстрых нейтронах («быстрый бридер»), установленный на Билибинской АЭС. Постоянный ввод в строй все новых реакторов предполагался и после 1980 года: например, планировалось, что в период между 1986 и 1990 годами общее производство ядерной энергии в СССР возрастет на 250 %, достигнув 69000 мегаватт [16]. В 1986 году, когда произошла Чернобыльская авария, в СССР действовали 43 ядерных реактора, 36 — строились, а постройка еще 54 реакторов была запланирована [17]. Следует также отметить, что, хотя еще до Чернобыльской аварии Советский Союз решил постепенно переходить от устаревших РБМК к более современным типам реакторов, к концу 1992 года, то есть спустя почти семь лет после аварии, на территории бывшего СССР все еще действовали 15 реакторов типа РБМК. Более того, руководители отрасли заявили, что ввиду крайней нужды в электроэнергии, реакторы этого типа будут действовать еще неопределенно долго [18].

Советская стратегия в области атомной энергетики состояла в том, чтобы строить очень крупные реакторы (обычно мощностью порядка 1000 мегаватт) и сосредоточивать вплоть до шести таких реакторов в одном месте, тем самым создавая грандиозные энергетические центры. К 1986 году на Чернобыльской АЭС действовали 4 реактора мощностью по 1000 мегаватт и строились еще 2. Обсуждались планы сооружения еще более мощных реакторов (например, РБМК мощностью 2400 мегаватт) [19].

Для быстрого производства реакторов был построен специальный сборочный завод «Атоммаш» в городе Волгодонске. Как отмечал американский исследователь ядерной энергетики СССР Пол Джозефсон, «планирование и стандартизация достигли такой степени, что Министерство энергетики и электрификации выпускало руководства по сооружению реакторов, в которых подробно расписывалось, каким образом готовить строительную площадку, какие бульдозеры, экскаваторы и грузовики следует использовать, как устраивать охладитель и т. д. при постройке практически стандартизированных АЭС» [20]. Эта унифицирующая стратегия игнорировала специфические особенности каждого пункта, где предполагалось строить АЭС, — к примеру, уровень грунтовых вод, плотность населения, тип подстилающей породы и сейсмическую активность — то есть те факторы, которые влияют как на решение о том, можно ли сооружать в этом месте реактор, так и на выбор конкретных методов строительства.

До Чернобыльской аварии в советской массовой печати почти не допускались критические выступления в адрес ядерной энергетики. Наиболее часто упоминаемым исключением является статья, появившаяся в 1979 году в журнале «Коммунист». Ее авторы — физик и экономист ставили под вопрос существующую стратегию размещения советских атомных электростанций и настаивали на том, чтобы будущие АЭС строились в глухих местах, вдали от крупных городов [21]. Однако и они высказывались за рост ядерной энергетики. Что же касается их опасений насчет безопасности АЭС, то они были отвергнуты советской печатью. Представители научной, инженерной и административной элиты выступили со статьями, которые вновь и вновь указывали на важность ядерной энергетики для экономического развития страны, при этом отбрасывая сомнения в ее безопасности. К примеру, в 1980 году академик М.А. Стырикович восклицал на страницах популярного советского журнала: «Атомные электростанции подобны звездам, которые сияют не переставая! Мы засеем ими всю землю. Они совершенно безопасны» [22].

Многие из специфических упущений и ошибок, приведших к взрыву на четвертом блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года, увязываются с общими чертами советской индустриальной политики. «Ингредиентами» Чернобыльской аварии были отсутствие адекватной защиты реактора; упорное использование устаревшего типа реактора, особенно трудно поддающегося контролю; низкий уровень квалификации и образования контролирующего персонала; и общее невнимание к вопросам безопасности. Сыграло свою роль и постоянное акцентирование властями необходимости увеличить производство электроэнергии: авария произошла во время эксперимента, целью которого было проверить, можно ли «выжать» из реактора дополнительную электроэнергию в процессе его остановки на текущий ремонт.

Можно расценить Чернобыльскую аварию просто как случайное стечение обстоятельств, но более уместно рассматривать ее как следствие определенного стратегического курса. Ядерная технология, в какой бы стране она ни использовалась, небезопасна по своему существу, и бывший Советский Союз — отнюдь не единственная из стран, познавшая ядерные катастрофы или угрозу их возникновения. Тем не менее, советская стратегия в области атомной энергетики превратила ее из опасной отрасли в ужасную. Зловещие особенности атомных электростанций бывшего СССР стали еще более очевидны в марте 1992 года, когда другой реактор типа РБМК дал утечку радиоактивных газов в окрестностях Санкт-Петербурга. В ответ многие жители западноевропейских стран потребовали немедленной остановки всех реакторов этого типа. Германский министр по вопросам окружающей среды Клаус Топфер заявил: «Мы убеждены, что реакторы РБМК не могут быть доведены до общепринятых стандартов и что они должны быть остановлены как можно скорее» [23].

За Чернобыльским бедствием последовал ряд не столь внушительных, однако также существенных технологических аварий, например, на атомных подводных лодках и в сфере транспорта (крушения поездов и кораблей), а также ряд экологических катастроф. Михаил Горбачев, получивший юридическое, а не инженерное образование, назвал их причиной «человеческий фактор», прибегнув к тому же самому термину, который десятилетиями раньше употреблял Пальчинский. Горбачев призвал отойти от прежнего узкого взгляда на технику и подойти к ней по-новому, уделяя гораздо больше внимания таким локальным и социальным